Патриаршему Экзарху Западной Европы Владыке Никодиму (крещендо)

Царь плотник прорубал окно в Европу,
Он сделал всё, что может дать топор,

Владыка, выражаясь языком Эзопа,
Забрал её под архирейский омофор[1].

Отцу Льву - любителю прикладного собаководства,  и брату его - тоже Льву    

"Скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе..." Пс. 103

Наш Лев в бору зверей разводит,
Он им и царь и эконом:
По дому круглый Барсик бродит
И Джек – все по цепи кругом.

Но про зверей довольно басен,
Что нам за дело до котов?
Маркелл в покоях кормит мясом
Двух молодых, здоровых Львов.

Отцу Николаю (Сложеникину)

Отец Колюша с первого захода
Женился, ходит словно царь.
И верим мы - пройдет всего два года,
И будет двойня иль двойной орарь[2].

Отцу Маркеллу

«…яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню...»

Всех Флавиан берется излечить
Лекарством всех напичкает обильно,
Но бороды Маркеллу отрастить
Не может - медицина здесь бессильна.

Коле Тетерятникову

«Быть или не быть? Вот в чем вопрос»

Идет за годом новый год
Вопрос стоит один и тот же.
Он речь о постриге[3] ведет,
Решиться ж на него не может.

Как все-таки мне - быть или не быть?
Так рассуждает Коля с кислой миной.
"Хочу священником служить,
Но лучше, может, с половиной".

 

На Пасху 1973 года. Ленинград

На чин омовения ног[4].

Древний чин. Застыли лица.
Бас гремит и вторит хор.
Дело дивное творится,
Весь внимание - собор.
Только кто же здесь Иуда?
Дымша? Никон? Лев? - Вот чудо!
Все двенадцать налицо,
А Иуды нет - и всё!

На древнюю митру

На акафисте старушки
Рты раскрыли, зашептали:
Митру древнюю с опушкой
На Владыке увидали.
Соболями вся обшита -
Из Палаты Грановитой.

Отцу Марку

Постриг нашего Валеры,
Все пришли? - Скорей в алтарь!
Кончено. - Рыдайте, девы.
Уже прибыл из Женевы
Генеральный секретарь»
От волненья стало жарко,
И промолвил что-то хрипло
По-английски брат наш Марко
Гостю Поттеру Филиппу[5].
И дивился весь народ
На синхронный перевод.

Коле Тетерятникову

Кормило мудрого правленья
В надежных держится руках.
Гора достоинств, - без сомненья.
Пока вот только не монах...

Гере Ветрову

Бог послал Ветрову Гере
Испытанье в твердой вере.
Снова сменит жарким летом
Он орарь на эполеты[6].

Серёже Окуневу

Воздушное жабо, изысканнейшей жест.
Ему сравненья нет средь прочих в красоте.
А вы заметили с своих далеких мест
Как тонко и легко, в изящной простоте
Маэстро Окунев несёт свой крест[7]?

О. Симону, 29 апреля 1973 года

А другой как-то... "Имон".
Еле видно из-за давки,
Изумляется собор.
Черные две камилавки[8]
Тщетно уж ласкают взор.
Опускаются ресницы -
Где уж тут теперь молиться...

Дружеские эпиграммы к Пасхе 1977 года

Владыке митрополиту Никодиму (на омовение ног).

От изумления отцы раскрыли рот:
Владыка что-то путает, ей-Богу!
Он наши шеи мылил целый год,
А моет нынче почему-то ногу.

Отцу Симону Ишунину.

"Мироносицы жены с миром пришедшие"

Постриг совершился, столько лет прошло,
Клобуком покрыто буйное чело.
Но когда он в храме бросит быстрый взгляд,
Щеки мироносиц пламенем горят:
"Ты шепни нам только, душу не томя:
Симоне Ишунин, любиши ли мя?

Отцу Августину (на игуменство)

Августин Феофана передразнивал,
А мы стояли, весело смеялись.
Потом отец игуменство отпраздновал,
Смеяться многие теперь бы испугались.

Леве Церпицкому (на регентство в Куопио) 

Режет ухо наше пенье,
В нотах бродим, как в лесу.
Лева вышел из терпенья:
"Все сейчас здесь разнесу!"

Коле Конькову (плач монашеского братства)

Братия рыдает, скоро быть беде:
Коля выбирает матушку себе.
Жизнь ударит обухом, не жалей потом:
Лучше быть под клобуком, чем под каблуком.

Николаю Николаевичу (сосудорасширяющему)[9]

"Больше спать, спешить не полагается,
Шарф надеть - на улице свежо!"
Если добрый доктор улыбается,
Значит все с Владыкой хорошо.

Дружеские эпиграммы братии святыя обители сея в Рождестве 1978 г.

Владыке Никодиму (к 15-летию празднования Рождества Христова на берегах Невы)

Идут года, рождественское пенье
В покоях Ваших слышалось не раз.
Когда-то были Вы при Академии[10],
А нынче Академия при Вас.

О. Михаилу и о. Симону (пилигримам)

Отцы честные в приступе безумья,
Чтоб было чем потом гордиться,
Решили покорить Везувий
И в жерло кратера спуститься.
В огне и пепле преисподния земли,
Со страха каждый дыма наглотался.
Теперь им надо чрез чистилище пройти.
Чтобы народ, увидя их, не испугался.

Мише Кантерсу

Из рук не выпускает жезла[11],
Пусть даже рухнет потолок.
И на посту как столп железный
Латышский замер наш стрелок.

Вене Сидорову (от монашеского братства)

Не хочет Веня в братство к нам
Хоть кол на голове теши осиновый.
Но молча у экрана пьет бальзам
И смотрит про женитьбу Бальзаминова.

Саше Шеколдину (эконому-мученику)

Сегодня мы плоды вкушаем
От послушанья тяжкого сего.
И многих, многих лет желаем
Благаго экономства твоего.

Сдавай хвосты и выйди чистым
Из состояния опального.
Будь до конца идеалистом
Во всех вопросах, кроме матерьяльного.

Игумену Льву, отцу Римскому

Исчез из вида Лев отец,
Совсем заждались дома.
Когда ж ты скажешь, наконец:
"Арриведерчи, Рома!"

 

---