cвященник Андрей Елисеев

ПРОФЕССОР-ПРОТОИЕРЕЙ ГЕОРГИЙ ФЛОРОВСКИЙ
его жизнь и участие в движении за христианское единство

Этот очерк посвящен памяти одного из самых выдающихся православных русских мыслителей XX века – профессора протоиерея Георгия Флоровского. Отец Георгий, чьи богословские, литературные и философские труды, в силу известных исторических причин, были высоко оценены более на Западе, чем на его родине, принадлежит к тому поколению ученых, которые безукоризненно исполняли евангельскую миссию православного свидетельства в среде западного христианства. Промыслом Божиим было устроено так, что в период, отмеченный небывалым энтузиазмом в отношении идеи восстановления единства в разделенном и разобщенном христианском мире, возник очаг творческой, нестесненной историческими обстоятельствами, своеобразной, яркой и свободной церковной мысли. Угасшая Российская империя, прославленная сонмами своих святых, дала миру, в качестве духовного завещания, свидетельство миллионов новых мучеников за веру в самой стране и целую плеяду богословов и философов, писателей и поэтов в далеком зарубежье. Среди таких имен, как С.Булгаков, Н.Бердяев, Н.Арсеньев, В.Зеньковский, и митрополит Антоний (Храповицкий), прот. Г. Флоровский стоит особняком. Его глубочайшие знания в области святоотеческой мысли, хорошая осведомленность в тех богословских направлениях, которые господствовали в его время в католическом и протестантском мире, энциклопедический ум, все это способствовало тому, что о. Георгий стал, по словам Н.Зернова, лидирующим русским участником в экуменическом движении. [1] «С экуменической перспективы, - пишет митрополит Эмилианос, - Георгий Флоровский был важен как один из самых блестящих первопроходцев и вестников Православия, обращенных к Западу, раскрывающих неоценимые сокровища нашей общей веры…» [2] .

Георгий родился 28 августа (10 сентября по новому стилю) 1893 года в Елизаветграде и воспитывался в глубоко церковной семье одесского протоиерея Василия Антоновича Флоровского (+1928), бывшего сначала ректором духовного училища, а затем и Одесской духовной семинарии. Мать – Клавдия Георгиевна (+1933) – женщина незаурядного ума и университетского образования, воспитывала пятерых детей, из которых Георгий был последним сыном, отличавшимся одновременно хрупким здоровьем и волевым характером.  По собственным воспоминаниям о. Георгия, его интеллектуальная жизнь началась весьма рано. Дома, в окружении высокообразованных взрослых – родителей и родственников – он получал свои начальные познания, которые и пробудили в нем стремление к наукам. Будучи неспособным часто посещать школу по причине болезненного состояния, он оставался дома и прочитывал серьезные книги гораздо раньше своих сверстников.

Регулярное посещение богослужений было для Георгия насущной потребностью. С детства, по совету отца, он, не участвуя в непосредственно в службах, просто приходил в храм и молился, стоя где-нибудь в незаметном месте. Именно такая смиренная молитва в храме, неподалеку от которого он жил, стала основой его будущего интереса к богословию. Вчитываясь в богослужебные книги, в глубокие проникновенные тексты Постной Триоди, он познавал неразрывную связь между богословием и богослужением. Достойно удивления, что к одиннадцати годам он наизусть знал все литургические тексты. «Эти образы проникли в мой ум и душу и с тех пор остаются со мной», - говорил он много позднее. [3]

Знакомство с богословской литературой также оставило в его душе неизгладимый отпечаток. «Христианство, - в этом состояло его впечатление от прочитанного, - не теоретизирование о жизни, не система неких околонаучных истин, но Откровение Бога как факт истории и движение к вере в ответ на Его Откровение». [4]  

Семейное окружение, как и Церковь, оказало на него огромное, решающее воздействие. В его семье было несколько профессоров, которые широтой своих познаний, эрудицией и профессиональными интересами пробуждали в нем стремление и способность к независимому и творческому мышлению,  С самого раннего детства он осознавал, что ему уготовано будущее «христианского ученого».

В семнадцатилетнем возрасте Флоровский заканчивает с золотой медалью Одесскую гимназию и поступает на историко-филологический факультет Университета с целью более углубленного изучения философии. Его научные интересы не ограничивались, однако, одной философией. Острую критику вызвало его выступление на тему биологии с непопулярной в то время в студенческой среде нематериалистической точки зрения, но оно же снискало ему и уважение коллег, так что в течение четырех лет он состоял секретарем биологического общества, будучи одновременно секретарем философского. Одним из успехов Г. Флоровского на поприще естественнонаучного образования стала публикация его работы по рефлексологии с напутствием нобелевского лауреата академика И.П. Павлова.

Блестяще окончив университет, Флоровский начинает пробовать себя в качестве преподавателя, читая курсы философии, общей и российской истории, истории философии права. Некоторое время спустя, в 1919 году он защищает магистерскую диссертацию и с должностью приват-доцента зачисляется преподавателем Одесского Университета на историко-филологический факультет. Однако действительность вспыхнувшей в результате революции гражданской войны не позволяет ему продолжить столь привлекавшую его преподавательскую деятельность. Оккупация Одессы немецкими, а затем французскими войсками и Белой армией полностью дезорганизовала городскую и университетскую жизнь. А с угрозой наступления Красной армии вся семья Флоровских вынуждена была эмигрировать во избежание неминуемых репрессий и насилия.

Первым пристанищем Георгия Васильевича за пределами России стала Болгария. В Софии, в русском приходе, начал служить его отец, а сам он, довольствуясь случайными заработками, был всецело погружен в написание своей диссертации о Герцене и активной полемической работой в русском религиозно-философском обществе, которое образовало ядро будущего движения евразийцев. «Евразийское движение стало той средой, в которой Флоровский впервые заявил о себе перед широкой публикой и приобрел репутацию сильного и оригинального мыслителя, одного из виднейших выразителей умонастроений молодого поколения русской интеллигенции в эмиграции» [5] . Ярчайшим выразителем идей евразийства был князь Н.С. Трубецкой. Основываясь частично на философском фундаменте, заложенном в середине XIX в. видными славянофилами А.С. Хомяковым и И.В. Киреевским, Трубецкой и его единомышленники пытались осмыслить тот мировой кризис, который был характерен для периода между двумя мировыми войнами. Разрешиться этот кризис мог, согласно евразийцам, через всестороннее влияние восточной культуры на близящуюся к своему закату культуру западную. В этом смысле особая роль отводилась Флоровским древнейшей патристической традиции Восточной Церкви, в лоне которой возникла и развивалась идея соборности, всеобъемлющего единения «под Главою Христом». Справедливости ради следует заметить, что Георгий Васильевич далеко не во всем разделял воззрения евразийцев, все более тяготевших к созданию политического движения, а к 1923 году окончательно порвал с этим направлением.

В 1921 году Флоровский переехал в Прагу, где защитил магистерскую диссертацию и был принят приват-доцентом на автономный Русский юридический факультет преподавать историю философии права и курс античной философии. В период до 1926 года он много писал. В Чехии он опубликовал более десяти научных и публицистических статей в основном на темы философии и истории. Важнейшими философскими работами были такие его статьи: «К обоснованию логического релятивизма», «К метафизике суждений», «Метафизические предпосылки утопизма», «О типах исторического истолкования».

К тому же времени (1925-1927) относится одна из первых работ Георгия Флоровского о Церкви. В статье «Дом Отчий», опубликованной в авторитетном сборнике «Путь», впервые столь ясно и определенно проявляется тяготение автора к экклезиологической проблематике в богословии. «Спаситель свидетельствовал о Себе, что Он «победил мир». И победа Его, Его искупительное свершение в том и заключалось, что он создал Церковь Свою, и этим утвердил в тесноте и смирении, в немощах и скудости исторического существования начаток «новой твари»» [6] . Эта концепция оставалась в основании его позднейших работ на тему Церкви.

К 1924 году русская эмиграция приходит к осознанию необходимости укрепления религиозной жизни вне России. Не без активного участия Флоровского происходит становление Свято-Сергиевского богословского института в Париже, куда он был приглашен прот. Сергием Булгаковым читать курс лекций по патрологии. С Булгаковым Г. Флоровского связывали особые отношения. Именно по совету первого Флоровский приступил в Праге к углубленному изучению патристики, не подозревая о том, что это приведет впоследствии к теоретическому разрыву между ними.

Спор между двумя богословами, или, точнее, «полюсами мысли», начался из-за учения о. Сергия о Софии. Будучи во всех отношениях человеком Церкви, Флоровский ощущал в себе силы противостоять авторитетному деятелю русского религиозного возрождения, каковым являлся Булгаков. О. Сергию пришлось на собственном опыте пережить кризис обращения к вере, переход от материалистической философии к откровению истины в Церкви. В отличие от некоторых деятелей «возрождения» Г. Флоровский никогда в Церкви, как хранительнице истины, не разочаровывался. «Христианская истина для меня всегда была в Церкви», - говорил он. [7]  Не принимая никакой новизны в рамках Откровения, он писал в «Путях русского богословия»: «Религиозное "возрождение" у нас было, собственно, только возвратом к опыту немецкого идеализма и мистики» [8] . Характеристику интеллектуальной атмосфере той эпохи как «религиозного возрождения» дал в свое время Николай Бердяев, с которым у Флоровского обнаружились фундаментальные расхождения. Именно потому столь безжалостно критична его оценка этого явления русской эмиграции: «О современной русской религиозной философии, - продолжает он, - привыкают говорить как о каком-то очень своеобразном творческом порождении русского духа. Это совсем неверно. Напротив, замена богословия "религиозной философией" характерна для всего западного романтизма, в особенности же для немецкой романтики» [9] . Бердяев, со своей стороны, упрекал Флоровского в попытке опереться на безжизненный «византинизм», который, по его мнению много уступает в «человечности» русскому духовному типу». [10] Проф. Дж. Уильямс очень глубоко подметил, что Булгаков и Флоровский, подобно всем русским богословам, оказавшимся в изгнании, «были вовлечены в процесс модернизации и адаптации в условиях новой среды, но если Булгаков осуществлял модернизацию сквозь призму немецкого идеализма, опираясь на традиции "платонизма" в латинской христианской философии, то Флоровский, опираясь главным образом на собственное постижение исторического процесса... подчеркивал значение Писания и патристики» [11] .

Флоровский избегал вступления в открытую полемику с Булгаковым о софиологии, выражая свои личные взгляды в лекциях и печатных работах. Из наиболее резких анти-софиологических выступлений известна лишь его рецензия на книгу священника П. Флоренского о Церкви «Столп и утверждение истины» (1930), которую он охарактеризовал как произведение «психологического эзотеризма», и в которой не нашлось должного места Христу: «Образ Богочеловека какою-то неясною тенью теряется на заднем плане» [12] . «Его томление, – писал критик, – разрешается в созерцании Софии: “есть объективность, это – Богозданная тварь”... В первореальности своей мир, как некое «великое существо» уже есть некое «четвертое лицо», четвертая Ипостась… Высшее откровение Софии о. Флоренский видит не во Христе, а в Богоматери» [13] . Все же, экклезологическая модель о Сергия отличается неизмеримо большей трезвенностью в сравнении с «до-никейскими» теологуменами Флоренского.

До своего рукоположения в 1932 году митрополитом Евлогием Флоровский опубликовал замечательную монографию "Восточные отцы IV века", основанную на лекциях, прочитанных им в Свято-Сергиевского богословском институте. Книга вызвала неоднозначную реакцию некоторых православных, критиковавших ее за излишний историзм. В примечательной статье «Евхаристия и соборность» (1929) проводится мысль об онтологическом откровении Христа и Церкви в таинстве Тела и Крови. Историческая трагедия разделенного христианства должна преодолеваться «за пределами исторического горизонта» любовью Христовой, «действующей в нас Духом мира" [14] . Этот последний вывод отсылает нас к идеям, характерным для заключительной части «Трех разговоров» В. Соловьева, именно - «Повести об Антихристе» (1900).

С годами Флоровский проявляет все больше интереса к богословской проблематике, оставаясь в своем подходе скорее историком и философом. С незначительным перерывом выходят в свет его работы: «Византийские отцы V-VIII веков», «О границах Церкви» (1933), «Проблематика христианского воссоединения» (1933). Доклад «Соборность: кафоличность Церкви», прочитанный им в 1934 году на симпозиуме Содружества св. Албания и преподобного Сергия, явился важным вкладом православной мысли в обсуждение проблемы церковного единства. Все основные положения этого доклада войдут впоследствии в развернутое экклезиологическое исследование Флоровского под названием «Тело Христа Живого». 

Экуменическая деятельность о. Георгия Флоровского началась в 1926 году, когда он принимал участие в т.н. "коллоквиуме Бердяева". Николай Бердяев, принадлежавший к радикально-либеральному крылу русской интеллигенции, с подозрением относился к официальным церковным инициативам в вопросах восстановления общения между разделенными христианскими деноминациями. Под его руководством издавался журнал «Путь», который отражал все самые малейшие колебания в русской эмигрантской философской, политической и религиозной мысли. В течение нескольких лет Флоровский был одним из его редакторов и активных сотрудников. Он, несомненно, высоко ценил разносторонность и открытость этого издания и многократно публиковал в нем свои статьи, рецензии и заметки. Коллоквиум, о котором идет речь, собирался по инициативе Бердяева, и в него входили видные представители трех основных христианских традиций – православной, католической и протестантской, среди которых можно упомянуть прот. Сергий Булгакова, В.В. Зеньковского, Жака Маритена, Габриеля Марселя и Марка Бёгнера. Эти неформальные встречи, продолжавшиеся два года, до разрыва между Бердяевым и Маритеном, имели огромное значение для Флоровского. На них он приобретал опыт экуменического общения, одновременно совершенствуя свою концепцию «неопатристического синтеза». «Эти встречи, - писал он позднее, - научили меня уважать ценность и потенциал экуменического диалога, проходящего сквозь границы деноминационных или культурных обязательств». [15]

Будучи священником храма Русского студенческого христианского движения, о. Георгий много времени уделял связям РСХД с Англиканской церковью, которые осуществлялись через посредство образованного в 1928 году Содружества свв. Албания и Сергия. Членами содружества были прот. Сергий Булгаков и англиканские епископы Чарльз Гор и Уолтер Фрер. К началу Второй мировой войны Флоровский являлся вице-президентом содружества и соредактором издаваемого им журнала «Соборность».

Серьезным потрясением в истории этой организации стало неожиданно радикальное предложение о. Сергия Булгакова преодолеть «на молекулярном уровне» [16] существующие конфессиональные перегородки и пригласить англикан к участию в таинстве Евхаристии без прохождения чина присоединения к Православной Церкви [17] . Эта инициатива расколола Содружество изнутри и заставила Флоровского, стоявшего на позициях разумного консерватизма, выступить в оппозиции подобным каноническим экспериментам.

В августе 1937 года Флоровский принимает участие в первом для него крупном экуменическом собрании, а именно во II Всемирной конференции движения «Вера и церковное устройство» (Faith and Order) в Эдинбурге [18] . По словам первого генерального секретаря Всемирного Совета Церквей д-ра Виссер'т Хуфта, «отец Георгий был на этой встрече одним из наиболее эффективных истолкователей позиции Православных церквей» [19] . Всего на конференции были представлены 123 церкви, в том числе 13 Православных. Как и на первой Лозаннской конференции Веры и устройства (1927), ведущей фигурой среди православных был архиепископ Фиатирский Герман, представитель Вселенского Патриархата в Англии. Русское православие было представлено митрополитом Евлогием (Георгиевским), возглавлявшим делегацию из семи человек, прот. С. Булгаковым, профессорами Н.Н. Глубоковским, В.В. Зеньковским, Н.М. Зерновым, Н.С. Арсеньевым, Г.П. Федотовым, А.В. Карташевым, Л.А. Зандером и др.

Секция, в которой участвовал о. Георгий именовалась «Церковь Христова: священство и таинства». Известна его довольно жесткая реплика относительно искусственных попыток инициаторов конференции свести к минимуму имеющиеся различия между конфессиями  и скорее достичь видимого единства во мнениях. «Почему вы делаете вид, - прозвучало в выступлении Флоровского по вопросу о якобы достигнутом консенсусе между лютеранами и пресвитерианами в учении о благодати, - будто между вами достигнуто согласие, когда согласия нет и быть не может, покуда лютеранство и кальвинизм существуют как таковые?» [20] Начиная с Эдинбургской конференции, подчеркнутое внимание к проблеме разделения Церквей во всей ее действительной глубине станет отличительной чертой выступлений Флоровского на всех последующих экуменических встречах.

За год до того конференция движения «Жизнь и деятельность» (Life and Work) обратилась к «Вере и церковному устройству» с предложением сделать обзор всего экуменического движения и представить его результаты на конференциях обеих организаций в Оксфорде и Эдинбурге. Затем был образован «комитет 35-и», который, на заседании в Лондоне в 1937 году, рекомендовал приступить к созданию Всемирного Совета Церквей. Это предложение не было встречено с единодушным энтузиазмом в Эдинбурге, однако, имевшаяся оппозиция не повлияла на одобрение данной рекомендации и конференция постановила образовать совместный с «Жизнью и деятельностью» комитет из 14 человек для конкретизации процесса слияния обоих движений в единый Всемирный Совет Церквей и выработки проекта его конституции [21] . Среди 14 членов подготовительного комитета значилось имя священника Георгия Флоровского, что фактически предопределило его активное участие в официальном экуменическом движении в последующие годы.

Всемирную известность о. Георгию принесла его монография «Пути русского богословия» (1937). В последней главе «Разрывы и связи» он заостряет внимание на экуменических задачах русского православного богословия: «Православие призывается во свидетельство... Сейчас более чем когда, христианский Запад стоит в раздвинувшихся перспективах, как живой вопрос, обращенный и к Православному миру. В этом весь смысл т.н. "экуменического движения". И православное богословие призывается показать, что решить этот "экуменический вопрос" можно только в исполнении Церкви, в полноте кафолического предания, нетронутого и неприкосновенного, но обновляемого и всегда растущего» [22] . Эти слова не были для него пустым звуком. Сам он был преисполнен чувства ответственности перед Богом за то время, которое было отпущено ему для этого свидетельства. Таким запечатлелся его образ в памяти современников: «Ясный, объективный, глубоко укорененный в патристически-аскетической духовности, обладающий критическим умом, щедро одаренный в философии и богословии ученый, вполне отдающий себе отчет в колоссальных ожиданиях Запада от православной мысли, Георгий Флоровский стал деятельным истолкователем Предания в новом направлении» [23] .

Начиная с 1937 года Флоровский регулярно участвовал в различных экуменических встречах, часто в качестве делегата от Константинопольского Патриархата. Среди прочего, был он и в числе членов Временного комитета Всемирного Совета Церквей, который, под управлением генерального секретаря Виссер’т Хуфта, отвечал за работу Совета вплоть до его первой Ассамблеи в Амстердаме в 1948 году [24] . В 1939 году о. Сергий Булгаков, будучи тяжело больным, предложил Флоровскому, как человеку единственно компетентному, занять его место на заседании исполнительного комитета Веры и устройства в Кларансе (Швейцария). Сам Булгаков состоял членом исполкома с Лозаннской конференции 1927 года.

Пережив военные годы сначала в Югославии, а затем в Чехословакии, Флоровский переехал в Париж и снова приступил к преподаванию в Свято-Сергиевском богословском институте на кафедре догматического и нравственного богословия. Вместе с тем он еще более погружался в экуменическую деятельность и, как член исполкома, участвовал в различных собраниях, нацеленных на создание ВСЦ. В комиссии по подготовке I Ассамблеи ВСЦ Флоровский отвечал за вопросы экклезиологии и авторитета Библии. После образования Экуменического института в местечке Боссе, близ Женевы, в 1946 году, он приглашается читать курс, посвященный учению о Церкви [25] . 

Накануне Ассамблеи ВСЦ Флоровский подготавливает программное сообщение по экклезиологической тематике под заглавием: «Церковь: ее природа и задача» [26] и публикует его расширенную версию в качестве большой статьи «Тело Христа Живого: православное понимание Церкви» во франкоязычном кальвинистском журнале в том же 1948 году [27] . Эти две работы, а также его статья «Христос и Его Церковь» (1954) образуют ядро экклезиологических воззрений Флоровского.

На I Ассамблее Всемирного Совета, проходившей в Амстердаме в августе 1948 года, Флоровский был членом представительной православной делегации, возглавляемой митрополитом Фиатирским Германом, известным своей экуменической деятельностью с 20-х гг. прошлого века. [28] Именно он был автором проекта исторической энциклики Вселенского Патриархата «Церквам Христа, повсюду сущим» (Фанар, январь 1920 г.), в которой содержались призыв к поиску единства между разделенными христианскими церквами и предложение создать прототип ВСЦ – Лигу Церквей. Отец Георгий выступал здесь главным экспертом по богословским вопросам. Об этом свидетельствует и тот факт, что он был приглашен выступить с обращением на пленарном заседании в самый день открытия Ассамблеи. В этом докладе, называвшемся «Экуменические цели и сомнения», подчеркивалась трагическая реальность разделения, которая не сводится лишь к недоразумениям и разногласиям. [29] В своих бескомпромиссных выступлениях, не опасаясь критики, он стремился изложить позицию Православия по основным богословским вопросам. Вместе с ним на заседаниях секции I «Вселенская Церковь в замысле Божием» присутствовали такие известные богословы, как К.Барт, А.Нугрен, Э.Бруннер, Х.Лилье. Флоровский тогда поставил под вопрос легитимность самого названия Всемирного Совета, как Совета церквей, утверждая, что оно «заключает в себе ситуацию, которой не должно быть: мы соглашаемся называть наши деноминации "церквами" в том смысле, в каком это никоим образом недопустимо делать с точки зрения Нового Завета». «Разделившиеся "конфессии", - заключал он, - не имеют права называться "церквами"». [30] О. Георгий настойчиво предлагал внести в отчет секции мысль о том, что «глубочайшее различие» между церквами есть не что иное, как различие между экклезиологией, основывающейся на концепции апостольского преемства и экклезиологией собравшейся церкви (gathered church). Однако под влиянием Карла Барта и архиепископа Майкла Рамсея в заключительной формулировке разница определялась как несовпадение «кафолической» и «протестантской» экклезиологий. [31]

В Амстердаме о. Георгий был избран членом центрального комитета ВСЦ, а затем, на его первом заседании, членом исполкома, которым и оставался до 1961 года.

Новый этап в его жизни начинается с переездом в Нью-Йорк, где он получил место преподавателя на кафедре догматического богословия и патристики в Свято-Владимирской духовной семинарии. Возведение его на должность декана позволило ему начать серию преобразований, в том числе по улучшению кадрового состава преподавателей, повышению научного уровня программы и, что было весьма важно, к постепенному переходу преподавания и богослужения на английский язык. 

Несмотря на перемену места, продолжаются его тесные контакты с экуменическим движением. Его постоянно приглашают на заседания рабочих комиссий, подкомитетом и исследовательских групп как в ВСЦ, так и в «Вере и устройстве», где он к тому времени занял положение постоянного члена. Как член президиума ВСЦ он принимал участие в заседаниях в Чичестере (1949), Торонто (1950), Ролле (Швейцария, 1951), Лакнау (Индия, 1952/53) и Чикаго (1954).

Особую роль сыграл Флоровский при обсуждении заявления «Церковь, церкви и Всемирный Совет Церквей: экклезиологическое значение ВСЦ», представленного генеральным секретариатом ВСЦ на заседании центрального комитета в Торонто в 1950 году. Этот  документ утверждал положение об экклезиологической нейтральности ВСЦ, о том, что Совет не является Una Sancta, не может и никогда не должен стать некой «сверх-церковью», в чем его подозревали некоторые православные. Так, на Совещании глав и представителей автокефальных Православных Церквей в Москве в 1948 году утверждалось, что экуменизм подвергся искушению уклонения в социально-политическую деятельность, и также было заявлено: «Целеустремления экуменического движения, выразившиеся в образовании Всемирного Совета Церквей с последующей задачей организации "Экуменической церкви", в современном нам плане, не соответствует идеалу христианства и задачам Церкви Христовой, как их понимает Православная Церковь». [32] В свете такого отношения к ВСЦ, положение Флоровского, как и других православных богословов, приобретало оттенок двусмысленности. Амстердамская Ассамблея не дала ясного ответа на вопрос об экклезиологической природе ВСЦ, поэтому и появилась настоятельная необходимость развеять все накопившиеся недоумения. Больше всего разногласий вызвала следующая формулировка торонтского документа: «Членство (в ВСЦ) не означает, что каждая церковь должна признавать другие церкви, входящие в Совет, как Церкви в полном и подлинном смысле этого слова». [33] Некоторые участники обсуждения отмечали, что существует глубочайшее противоречие между принципами «содружества» церквей в ВСЦ, закрепленными в его Основе и характером (implications) отношения некоторых церквей к другим церквам-членам как церквам «ложным, нездоровым и неполным». Одним из наиболее суровых критиков документа был президент Унионистской богословской семинарии Х. ван Дусен. Однако, именно в тот момент, когда заявление было почти отвергнуто, Флоровский выступил с речью, которая имела историческое значение для будущего участия в Совете ряда Православных Церквей, в том числе Русской. Указав на факт несогласия среди членов ЦК в понимании членства, он откровенно заявил, что некоторые члены рассматривают другие церкви как «существенно неполные». Признание этой реальности было вопросом принципа и характеризовало присутствие православных в Совете как своего рода миссию. [34] «Возможно, точка зрения этой традиции слишком остра, и если это так, то, может быть, настало время уйти», - заключил он [35] . Выступление Флоровского глубоко подействовало на аудиторию, и его позиция была поддержана со стороны протестантов и англикан, что в итоге предопределило принятие «Торонтской декларации». Апофатический характер декларации во многом открыл дорогу другим Православным Церквам к вступлению во Всемирный Совет на Ассамблее в Нью-Дели. Позднее, уже в начале 60-х гг., Флоровскому пришлось отстаивать принципы Торонтской декларации, выступая против тенденции к преувеличению роли ВСЦ, приданию ему таких присущих Церкви свойств, как святость и апостоличность. [36]  

В том же году в принстонском журнале "Theology today" появилась статья Флоровского "Восточно-Православная Церковь и экуменическое движение". [37] В ней он развивает свою идею об "эллинизации" христианства, все богословие которого было, не без промысла Божия, раскрыто в терминах эллинистической философии. Свидетельство Восточной Церкви, или ее миссионерская задача в разделенном христианском мире понимается как раскрытие «основы (background) экуменического христианства», которая является общим достоянием Вселенской Церкви. [38] В приближении к образу мысли Отцов Церкви, в «неопатристическом синтезе» Флоровский видит реальный путь к реинтеграции христианской традиции. [39]

Однако путь этот не представлялся Флоровскому столь коротким, как думали некоторые энтузиасты ВСЦ. На III Международной конференции Веры и церковного устройства, состоявшейся в 1952 году в Лунде, о. Георгий предостерег от опасности впасть в упоение от первоначальных вдохновляющих результатов экуменического диалога. «Экуменизму в пространстве», говорил он, должен прийти на смену «экуменизм во времени» - то подлинное единство, которое может основываться только на Апостольском предании древней неразделенной Церкви, на исторических достижениях христианской богословской мысли и благочестия. [40] Такая установка богослова имела поистине пророческий характер. Несмотря на то, что большие экуменические собрания порой создавали иллюзию достигнутого единства, все же до единства действительного очень далеко. Различие богословских позиций, трактовавшееся как обогащающее христианство разнообразие, еще в самом начале экуменического диалога доходило до непримиримого противостояния и даже скрытой конфронтации.

В своем выступлении на II Ассамблее ВСЦ под названием «Вызов разъединения», проходившей в августе 1954 года в Эванстоне, о. Георгий заметил: «Главнейшим достижением современного экуменического движения является то, что оно имеет смелость признать наличие весьма существенного разногласия». Этим разногласием нельзя пренебречь как результатом только небогословских и социальных факторов, для их преодоления невозможно ограничиться лишь призывами к единству или терпимости. «Вся острота трагедии христианства, - развивал он свою мысль, - заключается как раз в том, что в определенных исторических обстоятельствах между людьми возникли разнообразные разногласия - и возникли они, так сказать, именно в силу человеческой верности Христу, искреннего порыва к подлинной вере». [41] Будучи убежденным сторонником бескомпромиссного подхода к диалогу, он при всяком удобном случае стремился свидетельствовать о кафолической полноте Православной Церкви, даже если это вызывало недоумение со стороны его оппонентов. «Вся христианская Вера должна рассматриваться как одно неразделимое целое, - утверждал он вместе с другими православными на этой встрече. – Недостаточно признать лишь некоторые отдельные доктрины, какими бы основополагающими они ни были сами по себе, как, например, то, что Христос есть Бог и Спаситель. Все учения, сформулированные Вселенскими Соборами, равно как и целокупность учения ранней, неразделенной Церкви, должны быть признаны непременно». [42] Представляя «высокий» или «кафолический» (по его собственному выражению) взгляд на Церковь, он не мог не говорить о «структурных утратах» в процессе христианской дезинтеграции, приведших к положению, при котором православные вынуждены рассматривать многие из существующих деноминаций не как церкви в подлинном смысле этого слова. Эта ситуация, тем не менее, не является тупиком всех усилий по единению церквей, поскольку именно «это самое напряжение придает экуменическому движению подлинную "экуменичность"». [43]

Особый вклад был сделан Флоровским в обсуждение темы Ассамблеи в Эванстоне: «Христос - надежда мира». Заявление православных участников, подготовленное в основном Флоровским, подвергло сокрушительной критике  недооцененную опасность ложных доктрин, дающих ложные надежды. «Эти доктрины, упомянутые в Отчете, особенно коммунистическая, угрожают всему человеческому существованию, угрожают человеческой личности как таковой. Все они обесчеловечивают жизнь». Подлинная основа человеческой надежды в «неспокойном и искаженном» мире может быть обретена «только лишь в Церкви Божией, Святой, Соборной и Апостольской… ибо Церковь есть "столп и утверждение Истины». [44]  

Позиция православной делегации на Ассамблее прозвучала и в связи с работой комиссии Вера и церковное устройство. В заявлении «Наше единство (oneness) во Христе и наше церковное разделение» содержалась бескомпромиссная формулировка, в которой подвергался критике «весь подход к проблеме воссоединения»: «Мы считаем, что само возвращение исповеданий к Вере древней единой и неразделимой Церкви семи Вселенских Соборов, а именно – к чистому, неизменному и общему наследию предков всех разделенных христиан,  одно способно произвести желанное воссоединение всех разобщенных христиан. Ибо лишь единство и соучастие христиан в общей Вере будет иметь необходимым результатом их соучастие в таинствах и их неразрывное единство в любви, как членов одного и того же Тела единой Церкви Христовой». [45] Тон этого заявления для многих оказался неприятным, но, несмотря на выраженное смущение, Флоровский считал, что его дух был все же примиряющим, однако в "кафолическом" смысле примирения. [46]

По завершении эванстонской Ассамблеи о. Георгий вновь избирается членом президиума ВСЦ и продолжает трудиться в комиссии Вера и церковное устройство в новом качестве вице-президента инициированной им и проф. Аутлером специальной комиссии «Предание и предания». В США он избирается одним из 16 президентов Национального совета церквей Христа, однако не придает этой работе большого значения.

Не по собственной воле закончив свою карьеру в качестве декана Свято-Владимирской семинарии в 1955 году, Флоровский 8 лет преподает историю Восточной Церкви, литургику, патристику и христианскую духовность на богословском факультете Гарвардского Университета, а также в отделении славистики и на гуманитарном и естественнонаучном факультетах того же университета. Единственным профессором на богословском факультете был до того лишь Пауль Тиллих. В этот период о. Георгий выступает с докладами не только на официальных экуменических собраниях: для проповеди в местных приходах его приглашают и католики, и англикане, конгрегационисты и методисты.

С 1955 года он занимал должность профессора святоотеческого богословия в греко-православной семинарии Святого Креста в Бруклине, читал лекции по догматике и философии в различных университетах Северной Америки. Однако, в 1965 году, ему предстояло еще одно тяжелое испытание: увольнение из семинарии. Его коллега профессор Иоанн Романидис считал, что основанием к отстранению Флоровского от преподавания послужило желание архиепископа Иакова угодить руководству Всемирного Совета, которое в то время выдвигало на первый план профессора Никоса Ниссиотиса, специализировавшегося в богословии К. Барта и Э. Бруннера [47] . 

В начале 60-х гг. он несколько отдаляется от экуменической деятельности. Причиной тому было его разочарование в преобладании на повестке дня ВСЦ социальной тематики движения «Жизнь и деятельность» и постепенное вытеснение из поля зрения Совета вопросов специфически богословских. Ассамблея ВСЦ в Нью-Дели (1961) и, «тем более» Ассамблея в Упсале (1968) «вовсе забыли о Церкви», - делился он своими впечатлениями. «Ассамблея в Упсале... уже вовсе утратила характер собственно религиозного или христианского собрания». [48] Другой причиной стала непопулярность характерной для Флоровского критически-непримиримой позиции среди православных участников экуменического движения. С Ассамблей 1961 г . в Нью-Дели православные стали воздерживаться от практики отдельных заявлений, которая была введена по инициативе Флоровского для привлечения внимания к тем вопросам, по которым выявлялись существенные разногласия между православными и протестантскими членами ВСЦ. Тактика отдельных заявлений, в частности на тему природы Церкви, применялась Флоровским, как основным их составителем, в Эдинбурге в 1937 г ., в Лунде (1952), Амстердаме и Эванстоне.

Несмотря на преобладающее влияние нового поколения православных деятелей на сцене Совета, Флоровский продолжает живо интересоваться работой комиссии Вера и церковное устройство. Теперь его внимание фокусируется на проблеме рецепции Священного Предания в контексте экуменического диалога. В рамках созданных по его инициативе исследовательских групп по патристике и по рассмотрению роли Соборов в истории Церкви, им были подготовлены доклады "Писание и Предание: православная точка зрения" (1963), "Функция Предания в древней Церкви" (1963), "Авторитет древних соборов и предание Отцов: введение" (1967).

В 1964 году, в возрасте 71 года он переезжает с супругой в Принстон и преподает в Университете еще в течение 8 лет в качестве приглашенного профессора на факультетах религии и славяноведения. 

Земной путь протоиерея Георгия Флоровского закончился 11 августа 1979 года в Принстоне - городе, где до сих пор бережно сохраняется большая часть его личного архива - наследия, которое еще предстоит изучить будущим поколениям историков и богословов.

Опубликовано в журнале "Церковь и время", 2004 г.