Полноценное христианское свидетельство и Православная Церковь в Бельгии и в Европе

Майкл Ломакс*

В обычной (хорошо поставленной) жизни христианского прихода, находящегося «на Родине» и не во времена гонений, мы надеемся найти в области церковной миссии, церковного свидетельства следующие три направления:

- по отношению к членам прихода – привести их в более близкое предстояние Христу, способствовать их приближению к святости.

- по отношению ко внешнему миру, для которого мы, христиане, являемся (предположительно) свидетельством, как «город, стоящий на вершине горы» и «соль земли». Вследствие этого свидетельства, с Божьей помощью, другие люди присоединятся к Телу Церкви и начнут восхождение к святости.

- в православном (как и в католическом и англиканском) понимании быть «солью земли» означает также быть включенным в структуру общества, частью которого является церковь. Мы должны содействовать христианизации общества, к которому мы принадлежим, в его самоопределении и организации, путем влияния на законодательство в социальной и моральной сфере, через школьное образование, через дела милосердия по отношению к бедным, заключенным, бездомным и т. п.

Я хочу сказать следующее: если нынешняя ситуация Православной Церкви в Бельгии представляется нам не совсем здоровой, то этим мы обязаны нашей неготовности (а отчасти и неспособности) выйти за пределы круга номинальных членов этой Церкви. Без чувства нашей более широкой мисии в европейском мире вокруг нас, мы обречены на замкнутость и апатию.

Как уже сказано, мы обеспечиваем необходимым минимумом тех, кто присоединился к нашим приходам уже будучи христианином, часто активным, иногда также и образованным. Такие прихожане уже понимают церковную службу, владеют в какой-то мере церковно-славянским языком, могут иногда оказывать помощь в служении, хотя их возможность делать это зачастую ограничена занятостью на работе и семейными обязанностями. Но насколько мы содействуем возрастанию таковых в вере, это уже другой вопрос. Представим себе семью, приехавшую в Бельгию по контракту – родителей лет тридцати и соответственно маленьких детей – которая оставалась бы с нами в течение десяти лет, прежде чем вернуться в Россию. Сорокалетние родители и дети-подростки - станут ли они духовно старше на десять лет на наших приходах? Боюсь, сейчас мы едва можем поддержать их на плаву.

Да, мы можем привести ко Христу – и приводим к Нему – номинальных православных, приходящих к нашему порогу – зачастую беженцев, ищущих не только опыта богообщения, но также утешения и ориентации в новом для них мире. С ними проводилась миссионерская работа, имели место отдельные случаи подлинного обращения. Изгнание всегда, со времен Вавилонского пленения, давло мощный толчок религиозному сознанию людей. Нет никакого сомнения, что подобное уже совершалось в Париже, Праге, Берлине после исхода из России 1917-1922гг.

Но может ли это быть нашим единственным миссионерским полем, единственной средой, в которой мы исполняем заповедь Христову «идите и научите все народы»? Дети эмиграции 1990-1995 годов, в основном выходцы из Польши или южных республик бывшего СССР, к 2010 г. станут взрослыми и, весьма вероятно, вступят в брак с неправославными (особенно женщины).

Я не говорю, что мы не должны служить этим двум группам, т. е. беженцам и тем, кто приходит к нам уже сознательным христианином. Христос сказал: "грядущего ко Мне не изжену вон", и тем более мы не должны этого делать. Но жизненно необходимо смотреть на вещи шире. Наша христианская жизнь должна быть значимой для окружаещего нас здесь, в Бельгии, общества. В настоящее время это не так. Мы почти утратили сознание неотложности евангельского делания. В будущем мы не предвидим практически ничего, что превосходило бы уже сделанное в прошлом.

Если Господь поместил нас в Бельгии, в Европе, то с тем, чтобы что-то делали, чем-то были для Бельгии, для Европы. Вопрос – как делать это что-то, быть чем-то, оставаясь иностранной Церковью, практически недоступной для не-русофонов - кроме студентов, изучающих русский, и лиц, состоящих в браке с русскими (как известно, почти исключительно мужчин).

Я думаю, что мы можем начать что-то делать не раньше, чем мы коренным образом изменим наш образ мыслей и начнём воспринимать себя в более широком контексте. В Бельгии и в Европе мы принимаем участие в той же миссии, что и другие основные христианские деноминации – католическая, англиканская, лютеранская. Действие Божие во всех этих Церквях очевидно, несмотря на «филиокве», безбрачие клира и даже женскоо священству. На эти Церкви ложится главная ответственность в битве за спасение душ европейцев. (Личные качества «генералов» и моральный уровень «солдат» - другой вопрос). Мне кажется, мы должны вступить с ними в боевой союз. Есть все основания думать, что нам будут рады в их рядах: они чувствуют, что наш духовный опыт послужит к их обогащению. В частности, в Бельгии для нас очень важно, чтобы РПЦ была признана лидерами Римо-Католической Церкви как значимая часть христианской жизни в Бельгии, а не представлялась чем-то то ли экзотическим, то ли несостоятельным - увы, именно таково наше нынешнее положение.

Для нас представляют большую ценность те немногие члены нашей церкви, русские, украинцы или европейцы, которые, владея языками и известным культурным багажом, способны вступить в диалог с европейским миром. Мы испытываем нужду в «кадрах» таких людей, которые могут представлять РПЦ в христианской и нехристианской среде – личным примером или как преподаватели, в идеале на университетском уровне.

В состав таких кадров должны быть включены также и миряне, как мужчины, так и женщины, а не только клирики. Ограничивать себя в области контактов и научения только клириками значило бы ставить самим себе палки в колёса. В передние колёса - сокращая число активных членов церкви до числа клириков, вынужденных делить своё время и силы между литургическими обязанностями, работой и семьёй. И в задние колёса - поскольку у наиболее образованных наших мирян, не говоря уж о других христианских церквях, складывается впечатление некой второсортности мирян – т. е. что все значительные решения (кроме связанных с домовладением) находятся в ведении клира. Мы не должны недооценивать тот факт, что в Европе клир, представляющий себя как особую касту, вызывает антипатию.

Нам следует без колебаний объединяться с нашими братьями католиками в социальной и политической деятельности. Премьер-министр несомненно примет делегацию католической церкви - и откажет делегации православной церкви, члены которой практически не участвуют в голосовании и почти не платят налогов. Но участие православных может придать больший вес католическому представительству. Мы не можем сами устроить, например, сиротские приюты– но мы можем помочь католикам работать в них.

На менее высоком уровне, точнее, в среде беженцев, испытывающих столько трудностей в их интеграции в европейском обществе, мы должны, по-видимому, поощрять членов наших приходов работать в социальной сфере с нашими католическими и протестантскими братьями. У квакеров есть традиция всеобщего, по мере сил, участия в общественном служении – как то посещение мест заключения, муниципальная деятельность и прочие виды активности, в которых возможно свидетельство о Христе. Почему мы не можем поступать так же?

В то же время, нам нужно найти способ сделать православное богослужение и православную духовность доступной для тех, кто не владеет русским (славянским) языком. Моё христианское свидетельство зайдёт в тупик, если я не смогу повторить слова Христова «придите и посмотрите» (Иоанн, 1. 39). Возможно, нам следовало бы иметь в Брюсселе храм, где служили бы на славянском, французском и английском. Те, кто способен на диалог с европейским миром и для кого Церковь есть нечто большее, чем тёплый русский уголок, могли бы объединиться на приходе такого храма. Хотелось бы видеть этот храм хорошо финансируемым, достойно украшенным, с качественными иконами, со священником (одним или несколькими), говорящими по крайней мере на английском и французском (а хорошо бы - и на немецком), которые могли бы представлять лучшие стороны русской духовности. Пока мы не имеем возможности объединить всё это на одном приходе.

Я вполне отдаю себе отчёт, что как «русское», так и «христианское» направление РПЦ в Бельгии склонны, так сказать, тянуть одеяло на себя. Я не против русского направления: никакая Церковь не может долго существовать в культурном вакууме. Этот вакуум, мне кажется, является главной слабостью западного Православия. Но русское не должно затмевать христианское. И не должно мешать вхождению наших прихожан в бельгийское (европейское) общество, мешать их деятельности и свидетельству. Мне кажется, что мы должны стремиться к некоему «двойному духовно-культурному гражданству», по крайней мере, для наиболее образованных наших прихожан.

В этом контексте, постоянно проживающие в Бельгии русские, могут сохранять свою русскость только в том случае, если они сохраняют прочные контакты с Россией. Нельзя повторять ошибки первой эмиграции, которая всё больше отдалялась от реальной России, настолько, что, когда новая волна начала 90-х годов появилась в Европе, многие представители «старой гвардии» были неспособны на контакт с нею.

Невозможно жить полной христианской жизнью «на ничейной земле», не имея корней ни в нынешней России, ни в нынешней Бельгии. На ничейной земле нельзя ни возрастать духовно, ни свидетельствовать о Христе.

Вот в чём реальная опасность. Нам нужно иметь мужество признаться, что значительная часть наших прихожан, в Брюсселе, Антверпене и Лувене, оказалась здесь, а не в России (Украине, Белоруссии и т. д) потому, что в какой-то момент они решили, что Россия – не самое лучшее место для них и их семей. Во многих случаях Россия оказалась негостеприимной для выходцев из Азербайджана, Кыргызстана или Казахстана (ни социальной поддержки, ни жилья, ни прописки в столице). Некоторые были вынуждены покинуть Россию по причине проблем, возникших у них с мафиозными группировками. Иногда русские (имеются в виду девушки) ищут в Европе менее грубого быта и менее брутального супруга, нежели они могли бы рассчитывать найти в России. Есть и попросту "экономические беженцы", чьё пребывание в Бельгии, прежде всего, обусловлено наличием социальной помощи. Для этих людей (и для некоторых других категорий) возвращение в Россию маловероятно, если только они не решатся расстаться с тем уровнем жизни и социальной безопасности, к которому они привыкли в Бельгии, хотя российская программа «добровольного возвращения» соотечественников может несколько изменить ситуацию.

Я думаю, что для всех этих людей, и даже для каждого из нас, членов РПЦ в Бельгии, есть только три, говоря вообще, приемлемых возможности, которые позволили бы нам действительно следовать за Христом, не увязая в болоте "ничейной земли", духовно и культурно бесплодной.

а) Честно сказать себе: я решил остаться в Европе, пустить здесь корни, «забыть мой народ и дом отца моего» (Пс. 44. 10) и пытаться войти в бельгийское общество, присоединиться к Римско-Католической или иной из традиционных Церквей Европы.

б) Вернуться в Россию (Украину, Белоруссию и т. п.)

в) сознательно принять то «двойное культурно-духовное гражданство», о котором говорилось выше, оставаясь глубоко православным и в то же время чувствуя себя членом более широкого христианского братства в Бельгии.

Или, более подробно –

а) Отрыв от своих корней может оказаться спасительным духовным опытом. Мы следуем в этом призыву, обращенному Господом к Авраму «оставить дом отца и идти в землю, которую Я укажу тебе» или призыву Христа «оставить мертвых погребать мертвых». Предполагается, что мы верим в то, что, в богословском смысле, в римо-католической и других европейских церквях благодать Божия присутствует в достаточной степени для того, чтобы прозелит не погиб духовно. Если же мы проповедуем, что все неправославные церкви суть от диавола, или поддерживаем такой взгляд в наших прихожанах, то, конечно, этот вариант невозможен. Но мы не должны считать перешедших в иную конфессию предателями – при условии, что переход совершился ответственно и сознательно.

б) Перифразируя Экклезиаста, «время эмигрировать и время репатриироваться». В России 1990-1995 гг. было неуютно. Теперь, кажется, положение изменилось. Не будучи русским, я не могу судить о недавно принятых проектах, касающихся репатриантов, и об отношении РПЦ к этим проектам. Но если кто-либо не может устроить свой дом в Бельгии, если он, подобно псалмопевцу, повторяет: горе мне, пребывающему пришельцем, живущему у шатров Кидарских (Пс. 119), то, возможно, лучше собрать чемоданы и вернуться.

Мы также не должны закрывать глаза на то, что мы рискуем иметь в нашей Церкви в Бельгии множество социальных маргиналов. В основном это семьи беженцев из южных республик бывшего СССР, попросивших убежища в 90-х годах. Спустя десять лет они всё ещё живут на соцобеспечении, так и не выучив языка страны, не адаптировавшись социально настолько, чтобы получить достойную работу. Это, конечно, прежде всего упрёк правительству страны, столь затянувшему процесс легализации. Но в нашей Церкви, мне кажется, слишком долго смотрели сквозь пальцы на создавшуюся ситуацию, что лишило нас моральной и духовной энергии. Мы должны с пастырской ответственностью говорить о необходимости интеграции (включая поступление на работу), или о возвращении в Россию, поскольку долговременное пребывание в состоянии «экономических беженцев» крайне деструктивно для этих людей. Напрашивается сравнение с куда более здоровым положением РПЦ в Германии, где вся огромная масса беженцев из бывшего СССР была обязана в кратчайшие сроки изучить язык и обрести экономическую самостоятельность.

в) Это путь, который нам представляется идеальным для тех членов нашей Церкви, кто психологически и интеллектуально способен им следовать. Велика роль таких людей в современном мире, где Россия и Европа, как и наши традиционные христианские конфессии, чувствуют нужду в сближении. Я глубоко уверен, что русская православная культура является важной составляющей в новой европейской христианской культуре, к которой мы постепенно, ощупью, движемся. Многое могли бы сделать русские епископы и богословы, навещая Европу для проведения конференций и встреч с ведущими деятелями политики и культуры. Но они должны быть поддержаны на европейской земле свидетельством активных, живых приходов, способных общаться с другими христианами Европы. Они (богословы и епископы из России) могли бы также извлечь пользу из контактов с такими приходами, которые лучше понимают местные особенности. Последние рукоположения в нашей епархии клириков, причастных как к русской, так и к европейской культуре, являются серьёзным шагом в этом направлении.

_________________

*Об авторе: Майкл Ломакс - православный англичанин, чтец Свято-Никольского собора в Брюсселе