Нидерланды: миссия Церкви в либеральной стране

Сергей Мудров

Когда я ехал в Нидерланды, меня терзали не очень приятные мысли о грядущей встрече с самой либеральной европейской страной. Сознание рисовало довольно неприглядный образ «типичного» голландца как некоего представителя известных «меньшинств», «наслаждающегося» гашишем и марихуаной и планирующего окончить свой жизненный путь в «клинике смерти» (с помощью эвтаназии). Реальность, к счастью, оказалось не столь удручающей. Да, в Голландии легально практически все: однополые «браки», легкие наркотики, проституция, порнография, эвтаназия и аборты. Но это вовсе не означает, что голландцы поголовно практикуют столь чадящий либерализм. Кроме того, многое зависит от того, в какой части страны вы живете. Мне в основном пришлось жить на самом юге Нидерландов – в спокойном и консервативном Маастрихте, живописно расположившемся на берегах реки Маас, величественно несущей свои воды из Бельгии и восточной Франции к Северному морю.

Справка. Королевство Нидерланды – страна на побережье Северного моря. Площадь – 41,5 тыс.км2, население – 16,4 млн. человек. Официально столицей является Амстердам, но парламент и правительство находятся в Гааге. Большинство верующих – католики и протестанты. При этом более 40 % населения заявляют о том, что они не принадлежат ни к какой религии.

Говорить о православном присутствии в Голландии до начала XX века можно только как об отдельных эпизодах. Пожалуй, наиболее значимы следующие из них. В 1763 году был основан приход святой Екатерины в Амстердаме. В начале XIX века в Гааге была открыта церковь для русской царевны Анны Павловны, вышедшей замуж за короля Вильгельма II. После смерти Анны Павловны в 1865 году православные приходы в Нидерландах постепенно угасли, главным образом из-за незначительного числа прихожан. И только большевистский переворот 1917 года, изгнавший из России миллионы православных, положил начало созиданию голландских православных общин. В 1922 году русские эмигранты основали в Гааге приход во имя святой Марии Магдалины.

Начало непосредственно «голландского» Православия можно отнести к 1940 году, когда иеромонах (а с 1966 года и до своей кончины в 1976 году – епископ) Дионисий (Лукин) принял в Православную Церковь двух католических монахов – Иакова Аккердейка и Адриана Корпораала. Позже оба голландца приняли священный сан и основали в Гааге голландскоязычный приход и монастырь во имя святого Иоанна Крестителя. Иаков окончил свою жизнь в сане архиепископа Московского Патриархата, Адриан – в сане архимандрита. Отцом Адрианом была проделана большая и кропотливая работа по переводу богослужебных книг с греческого на голландский. Этим переводом до сих пор пользуются те общины, в которых службы ведутся на голландском языке.

Сегодня в Голландии более 30 православных приходов и три монастыря.

Маастрихт: приход монахини Марфы

Маастрихт всегда будит во мне воспоминания. Радостные и не очень, добрые и ворчливые. Мне с теплотой вспоминается живая атмосфера моих магистрантских будней в Маастрихтском университете, спокойные прогулки в городском парке, размышления на берегу реки. Именно с Маастрихта началось мое знакомство с голландским Православием. Или, точнее, с отдельными его представителями.

В принципе, говорить о православной жизни в сегодняшнем Маастрихте можно лишь с известной долей условности: община, официально основанная в 1976 году, переживает не лучшие времена. Литургии, как правило, совершаются по субботам, да и то раз в месяц. Служить приезжает духовенство из Девентера или Брюсселя (Бельгия). На службах, по крайней мере в те дни, когда я их посещал, было немногим более десяти человек. Служат обычно по-голландски. Юрисдикционно приход относится к Экзархату приходов Русской традиции Константинопольского Патриархата (что на рю Дарю в Париже).

В чем же причина явного упадка маастрихтского прихода – единственного во всей южной голландской провинции Лимбург? Конечно, любое суждение на сей счет будет субъективным и может оказаться ошибочным, хотя, как мне представляется, есть доля истины у тех, кто утверждает, что «камень преткновения» – это весьма специфические воззрения и непростой характер монахини Марфы (Смитс), фактической старосты прихода и владелицы церковного здания.

Да, именно так – владелицы. Церковь размещается на первом этаже трехэтажного дома на Синт Маартенслаан. Дом принадлежит монахине Марфе и архиепископу Гавриилу (де Вильдеру), управляющему Экзархатом приходов Русской традиции. Хороший, со вкусом обставленный дом, с множеством икон и книг. В нем я прожил чуть больше месяца: монахиня Марфа предоставила мне комнату (за сравнительно небольшую плату), пока я искал подходящее жилье на время учебы. Много раз я беседовал с инокиней на духовные и светские темы. И был немало удивлен резкостью суждений, безапелляционностью выводов, отсутствием ожидаемого мной спокойствия и душевной теплоты (которые, как мне казалось, должны были возрастать у человека, давшего монашеские обеты). Кроме того, меня до глубины души поразила неприязнь монахини к Московскому Патриархату и России, а также странные попытки оправдать голландские порядки, в том числе сверхлиберальное законодательство. Не знаю, чего здесь было больше: голландского «патриотизма» или своеобразного взгляда на вопросы политики, морали и нравственности, культивируемого отдельными представителями Экзархата русских приходов.

Впрочем, Маастрихт – это, скорее, исключение, чем правило в жизни голландского Православия наших дней. Путешествуя по Нидерландам, я встречал примеры совсем иного рода. Я видел динамично развивающиеся общины. Я ощущал открытость и искренность священнослужителей, доброту, гостеприимность и радушие православных мирян.

Амстердам: миссия двуязычного прихода

От Маастрихта до Амстердама всего два с половиной часа пути на скором поезде. Нидерландская столица встречает приезжих суетой и многоязычными толпами. Здесь надо быть настороже: на вокзале и в его окрестностях вовсю орудуют карманники, опустошая бумажники зазевавшихся туристов. Профессиональные нищие более деликатны, но весьма настойчивы: они охотно просят милостыню на нескольких европейских языках. Правда, русский большинство из них еще не выучило.

Православный приход во имя святителя Николая Чудотворца, что на улице Лайнбаансграхт в центре Амстердама (примерно в получасе ходьбы от вокзала), – один из самых больших в Голландии. Большой трехэтажный комплекс с гостиницей, кухней, подсобными помещениями и, самое главное, просторной церковью был куплен в 2006 году. Раньше там располагался католический монастырь, закрытый из-за отсутствия монашествующих.

Появление прихода Московского Патриархата в Амстердаме относится к 1974 году. Большую роль в его становлении сыграл Алексий Фоогд – преподаватель славистики Амстердамского университета, принявший Православие в 1967 году. В 1974 году Алексий Фоогд был рукоположен в диаконы, в 1978 году – в священники. С самого начала, по инициативе отца Алексия, приход был задуман как русско-голландский, открытый для представителей всех культур. В то время это был единственный приход в Нидерландах, где службы проходили на двух языках – голландском и церковнославянском.

С 1990 года отцу Алексию помогал на приходе священник Сергий Овсянников, который и стал новым настоятелем после кончины отца Алексия в 2002 году.

Справка. Протоиерей Сергий Овсянников родился в 1952 году в Ленинграде. Учился в Ленинградском государственном университете, служил в армии, работал на кафедре физики Земли Научно-исследовательского физического института. В 1980 году поступил в Ленинградскую духовную семинарию. Через шесть лет окончил полный курс семинарии и академии.

Отец Сергий мечтал стать преподавателем богословских дисциплин.

– Да, осуществить свою мечту мне удалось, но, к сожалению, преподавателем я был недолго, около года, – рассказал мне отец Сергий. – Дело в том, что в 1986 году я женился на Алене (матушке Елене), а она была гражданкой Голландии. Это расценивалось как неверноподданнический шаг. Формально меня не уволили, но не оказалось часов для преподавания.

Какое-то время Сергий Овсянников сидел фактически без работы, так что с преподавательской карьерой пришлось распрощаться. А в декабре 1987 года митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (ныне – Святейший Патриарх) рукоположил его в диаконы, направив в поселок Вырица. После двухлетнего служения в Вырице отец Сергий получил приглашение от англикан на стажировку в их колледж в Лондоне.

– Возникла проблема, – вспоминает отец Сергий. – Советские власти меня отпускали, но при условии, чтобы я оставил паспорт и уехал бы насовсем. Меня это не устраивало. К счастью, помог митрополит Филарет (Вахромеев) – он был тогда председателем Отдела внешних церковных связей. Владыка смог уладить какие-то моменты. Я ему чрезвычайно благодарен, ибо в противном случае моя жизнь, наверное, сложилась бы иначе.

В 1989 году диакон Сергий уехал на «туманный Альбион». Там же, на английской земле, ему было суждено стать священником. Иерейскую хиротонию в сентябре 1990 года совершил митрополит Сурожский Антоний. За рукоположением последовало недолгое служение в лондонском соборе Успения Божией Матери и Всех святых, после чего владыка Антоний, по благословению Патриарха, направил отца Сергия в Амстердам.

– Помню, когда я приехал сюда, сразу же подумал: ну, хорошо, годика два здесь можно провести. Но едва ли более. Что здесь делать? Отец Алексий был тогда в достаточно хорошем физическом состоянии. Приход маленький, на службах обычно присутствовало человек пятнадцать. Я не видел для себя активной роли. И без русской культуры мне все-таки было тяжело. Мне очень многого не хватало. Мне не хватало живого обсуждения вопросов веры, культуры, истории. Ведь я вырос в такой среде, где эти обсуждения, лекции, семинары играли существенную роль. Это и было жизнью: обсуждения, поиск ответов на какие-то вопросы. Традиция Русской Православной Церкви очень богата, но мы так мало ее используем!

– Но как же получилось, что вместо планируемых двух лет вы живете здесь почти двадцать?! – поинтересовался я.

– Внешний фактор – развал СССР – сыграл большую роль, – ответил отец Сергий. –Открылись границы, многие люди бросились сюда. И вот эти люди стали приходить к нам один за другим с просьбой помочь найти работу. Дело в том, что тогда был издан фальшивый справочник, в котором указывалось, что в Голландии принимают рабочих на сезонные работы по уборке тюльпанов. Жертвы обмана платили деньги, их сюда переправляли, а потом бросали. Они ночевали день-два на вокзале и шли к нам… Помню, приходит дяденька из деревни и говорит: «Батька, Христом молю, помогите найти работу». – «Ну, хорошо. Ваша специальность?» – «Я баранку кручу!» – «Так все здесь баранку-то крутят. А на каких языках говорите?» – «На русском и немножко на украинском». Я ему объясняю, что шансов на работу никаких нет. А он в ответ: «Ну, отец, напишите тогда справочку для жены, что я здесь был. Она же меня валенком пристукнет, если вернусь назад без всякого заработка…». Я, действительно, написал ему справку.

– За эти годы слово «отец» перестало для меня быть абстрактным, – подчеркивает батюшка. – Я понял, что есть люди, для которых я действительно как отец. Приход стал расти, причем к нам шли и русскоговорящие, и голландцы. Я проводил с людьми много времени, беседовал с ними. Я помогал им, а они помогли мне. Они помогли мне понять, что священник – это человек, который сослужит и сострадает… Помню один чудесный случай: в первом часу ночи мне позвонила женщина и кричит в трубку: «Отец Сергий, у меня мышка на кухне, что мне делать?» Первая мысль, была, конечно, ответить так: «Половина первого ночи! Дайте мне в конце концов отдохнуть. Какое вы имеете право?» На этот вопрос ответ пришел сразу: вот именно – право, потому что ты – отец. Кому еще она может позвонить? Не обязательно ведь ехать ловить эту мышь. Этой женщине просто хотелось быть услышанной, как и многим другим.

Справка. С 1990 года приход святителя Николая Чудотворца вырос более чем в десять раз. В настоящее время воскресные литургии посещает 150–180 человек. Среди них люди самых разных национальностей: русские, голландцы, белорусы, грузины, украинцы. В церкви, помимо настоятеля, служат иеромонах Серафим (Стандхардт), протоиерей Антоний дю По, диаконы Джон Сьютер и Хилдо Бос.

– Мне кажется, «скачок» в численности прихода произошел где-то в 1995 году, когда мы впервые приобрели в собственность храм, – сказал отец Сергий. – Конечно, был приток русскоязычных, но мы не делим приход по национальному признаку. Ведь в Православие приходят все: голландцы, англичане, французы, немцы…

Решение о покупке самого первого здания принималось непросто. Хотя к середине 1990-х приход вырос до 45 человек, миллионеров среди них не было. Но зато были вера и упование на Божию помощь. Общине удалось приобрести бывший протестантский храм на Керкстраат. Это была типичная голландская церковь, плотно зажатая домами, с двумя жилыми этажами, пристроенными сверху.

– Конечно, пришлось заключать договор с соседями сверху, – заметил отец Сергий. – Суть была в следующем: они не шумят в субботу вечером и в воскресенье утром, а мы проводим меньше богослужений среди недели. Какое-то время договоренность нас устраивала, но потом обстоятельства изменились. Кроме того, через пять-шесть лет пространства в храме стало не хватать, хотя вначале казалось, что будет пусто.

В 2006 году община приобрела уже упоминавшийся католический монастырь на Лайнбаансграхт (в районе, называемом Иордан), заплатив за него полтора миллиона евро. Сумма для прихода немалая.

– Это по крупицам собранные деньги, – объяснил отец Сергий. – Плюс заем в банке, который мы будем выплачивать около 25 лет. Деньги жертвовали и наши прихожане, и друзья прихода. Одна русская женщина пожертвовала 10 тысяч, а один англичанин дал 20 тысяч. Это вселило в нас надежду.

Амстердамский приход сохраняет свой двуязычный характер. В первое и третье воскресенье месяца литургии служатся на церковнославянском, во второе и четвертое – на голландском. В великие праздники служба совершается на обоих языках. Славянский язык помогает эмигрантам из Восточной Европы чувствовать атмосферу «своей» церкви. Голландский делает Православие более открытым для местных жителей, затушевывая представление о Православной Церкви как «иностранной».

В свое время община сделала важный миссионерский шаг: в центре города, в доме отца Алексия Фоогда, был открыт Православный информационный центр. В первую очередь для тех, кто интересовался религией в целом и Православием в частности. Дежурные центра принимали посетителей (а зайти мог любой человек), отвечали как на самые простые (к примеру: «Можно ли православному духовенству жениться?»), так и на более изощренные вопросы – об иконопочитании, о почитании Богородицы и святых. Если интерес к Православию у посетителей центра не угасал, то их направляли к священникам – для более глубоких, обстоятельных бесед. Эти беседы могли продолжаться многие месяцы и даже годы.

– Мы объясняли сущность Православия. Это было особенно важно для тех, кто желал присоединиться к Православной Церкви, – сказал отец Сергий. – Разбирали вопросы о Вселенских Соборах, о канонах, Священном Писании, таинствах и так далее. Хорошо, если за вечер успевали разобрать один пункт. А одного человека я два года готовил к принятию Православия. И он его не принял!

– Но почему?! – не удержался я от вопроса.

– Дело в том, что когда я приступаю к этим беседам, когда у человека возникают вопросы, я не говорю сразу, что готовлю его к принятию Православия. Мы никого не принуждаем. Я обычно подчеркиваю: если тебе интересно, я буду объяснять, а решение ты примешь позднее, сейчас мы говорим не о решении; если ты хочешь знать красоту Православия, то о ней мы и будем говорить. И мы говорили. После двух лет этот человек сказал: «Да, я все это осознаю, но меня не поймут родственники. Теперь я должен объяснить им». Не знаю, что он делал, но, появившись через восемь лет, он сказал: «Вот теперь я готов». Он принял Православие через десять лет.

– Существует ли информационный центр в настоящее время? – поинтересовался я.

– Да. Сейчас он находится при храме, – ответил отец Сергий. – В чем есть свои плюсы и минусы. Плюс в том, что человек, как бы «случайно» зашедший на литургию, может заглянуть в этот центр и получить какую-то информацию. Плюс в том, что мы смогли объединиться с книжной лавкой. Плюс еще в том, что после литургии я обычно остаюсь там до четырех часов. И очень часто один из первых моих вопросов пришедшим: «А читали ли вы Евангелие?». Если в ответ слышу рассуждения, что вот, мол, дома у меня есть молитвослов, то я отправляю в книжную лавочку и говорю: «Если нет денег, берите бесплатно, потом разберемся. Прочтите сначала Евангелие, и тогда будем говорить». Минус: центр все-таки на нашей территории, на территории храма. Так что приходящим надо приложить определенное усилие, чтобы сюда попасть.

Информационный центр – это, конечно, лишь одно из направлений деятельности амстердамской общины (хотя, как мне подумалось, крайне важное с миссионерской точки зрения). Кроме того, при приходе работают воскресная школа, библиотека, библейский и катехизический кружки. Вполне обыденными и, по мнению настоятеля, очень полезными являются выезды на природу – на приходские уикенды. Приход также участвует в социальных и благотворительных программах, проводимых совместно с представителями других конфессий.

– К примеру, раз в неделю в храме раздают продуктовые посылки для бедных, – говорит отец Сергий. – Раздачу организуют протестантские церкви, а мы предоставляем помещение и двух-трех помощников-добровольцев. Милосердие надо воспитывать; и надо видеть этих нищих, которые действительно нуждаются в помощи.

Но от чего-то мы отказываемся, – продолжает отец Сергий. – От того, что принять не можем. К примеру, католики приглашали нас участвовать в религиозной процессии по каналам Амстердама. Мы ответили «нет», объяснив, что во время этой процессии будет выноситься облатка, то есть святые дары, а, с нашей точки зрения, святые дары на всеобщее обозрение не выставляются, у нас другое видение на сей счет. Конечно, мы открыты городу, открыты другим церквям. Мы готовы с ними встречаться, обсуждать различные проблемы. Не отказываясь при этом от принципиальных для нас позиций по определенным вопросам.

– Что касается отношения к нам со стороны государства, то оно предельно нейтральное, –отметил отец Сергий. – Давления нет, но и помощи тоже… Отношения с другими православными юрисдикциями вполне нормальные. Да, были попытки нас перессорить, но, к счастью, мы смогли их пресечь. Голландия – маленькая страна, и если православные здесь рассорятся, то это будет смерти подобно. Мы понимаем, что в чем-то расходимся с Парижем, но ведь мы не сомневаемся в их православности, речь идет о другом. Все-таки должна существовать некая шкала ценностей. И на этой шкале единство во Христе для нас на первом месте.

В амстердамском приходе святителя Николая нет безликой, равнодушной «серой массы» «захожан». Скорее наоборот: в церкви легко находишь людей незаурядных, с активной жизненной позицией. Людей самых разных национальностей. Разговор с ними всегда приятен и интересен, ибо ты ощущаешь не только обширные познания своего собеседника, но и понимаешь глубокую искренность его религиозных порывов.

Пожалуй, один из самых уважаемых членов прихода – это голландец Йозеф Вяйкер, бывший староста, а ныне – чтец. В 2007 году, когда Йозеф отмечал свое 80-летие, в очередном номере приходского журнала «Никола во Иордане» были помещены очень теплые отзывы о нем. «Его чтение, особенно во время вечерних служб, приносит с собой покой и тишину», – писал один из прихожан. Другой указывал на глубокие богословские познания Йозефа, ярко проявившиеся тогда, когда он вел библейский кружок. Правда, сам Йозеф, когда я напомнил ему о публикации в журнале, скромно возразил, что в «статьях встречаются преувеличения».

Справка. Йозеф Вяйкер родился в 1927 году в Амстердаме в протестантской семье. В юношеском возрасте он несколько охладел к вере, но затем, после рождения сына, религиозные чувства вернулись к нему. В 1954 году Йозеф принял старокатолическую веру. В Православие Вяйкер обратился гораздо позже, более чем через 30 лет, – в 1985 году.

– Моя жена принадлежала Римско-Католической Церкви, но я не желал принимать католицизм, – подчеркнул Йозеф. – В то же время старокатолики, не признающие непогрешимости папы Римского, выглядели более приемлемо. Именно в старокатоличестве я много узнал о Православии, поскольку между Церквами велся достаточно тесный диалог. Кроме того, меня и моего сына интересовала Россия, русская литература. Сын начал изучать русский язык в университете, а затем, так как ему хотелось петь на славянском языке, присоединился к хору православной церкви в Амстердаме (РПЦЗ). И я начал посещать эту церковь, все более и более привыкая к православной службе.

– Затем, – продолжает Йозеф, – я узнал об открытии отцом Алексием Фоогдом, учителем моего сына, нового прихода. Мне очень нравился отец Алексий: мы с ним были одного возраста, имели схожие увлечения, как, например, ходьба на большие расстояния. Я начал посещать богослужения этого прихода, но не переходил в Православие, ожидая соединения старокатоликов с Православной Церковью. К сожалению, этого не произошло. Более того, в старокатолицизме начали проявляться модернистские тенденции: женское священство, возможность причащения для всех, кто был крещен (включая еретиков), и мнение, что гомосексуализм не является грехом. Этот модернизм подтолкнул меня к окончательному решению о переходе в Православие.

– Я был очень счастлив и счастлив по сей день. Я очень-очень рад тому, что являюсь православным и моя жизнь проходит в Православной Церкви! – подчеркнул Йозеф.

К слову, еще в середине 1970-х, работая исследователем в промышленной сфере, Йозеф получил второе, богословское, образование: ему очень хотелось преподавать в школе религиоведение.

– К сожалению, меня не взяли, – сказал мой собеседник. – На работу в школе не принимали учителей старше 50 лет.

Но богословский диплом, помноженный на хорошее знакомство с трудами православных авторов, а также блестящее знание Священного Писания сослужили добрую службу, когда Йозеф стал одним из дежурных Православного информационного центра и в особенности когда он организовал в приходе библейский кружок.

– Сегодня миссионерство прихода реализуется посредством концертов духовной музыки, конференций, участия в выставках. И люди через это приходят к нам. Некоторые приходят в Православие, присоединяясь вначале к церковному хору (будучи еще неправославными людьми). Да, такова наша миссия в эти дни, – подчеркнул Йозеф.

Миссия, крайне важная для секулярного общества Нидерландов. Миссия, за которой стоит напряженный труд духовенства и мирян, готовых, подобно Йозефу, всецело жертвовать своим временем и силами ради блага Святого Православия, ради блага и просвещения других людей.

Кроме Йозефа Вяйкера мне удалось переговорить с еще одним известным прихожанином амстердамской Церкви – американцем Джимом Форестом. Для встречи с ним я отправился в небольшой уютный городок Алкмар, что в 40 километрах к северу от Амстердама. Джим и его супруга Нэнси живут в типично голландском кирпичном домике с остроугольной крышей на тихой улице, где их не беспокоят шум машин и рокот мотоциклов.

Справка. Джим Форест родился в 1941 году в США (штат Юта) в семье коммуниста. К вере пришел в юношеском возрасте, присоединившись вначале к Епископальной, а затем к Римско-Католической Церкви. С 1977 года живет в Голландии. В 1988 году перешел в Православие. В настоящее время является секретарем Православного содружества в поддержку мира. Писатель, публицист.

– Впервые с Православием меня познакомила в начале 1960-х годов католичка Дороти Дэй, основательница Дома милосердия в Нью-Йорке, – сказал Джим. – Дороти привела меня в русский православный собор в Манхеттене. Она также вовлекла меня в работу православно-католической дискуссионной группы, будучи сама ее участницей. В группе мы не только анализировали сходства и различия двух конфессий, но и обсуждали, как та или иная тема воспринимается в рамках определенной традиции. Возраставший интерес к Православию способствовал тому, что я начал знакомиться с книгами епископа Каллиста (Уэра), отца Сергия Булгакова и многих других. И хотя для меня в Православии было много интересного с интеллектуальной и эстетической точки зрения, мой выбор обусловило то, что лежит за пределами интеллектуальной и эстетической сфер.

– Вы имеете в виду некий духовный опыт? – спросил я.

– Да, именно так. Где-то в начале 1980-х я обсуждал с митрополитом Филаретом (Вахромеевым), тогда председателем Отдела внешних церковных связей, возможность написания книги о Церкви в России. К сожалению, в то время владыка помочь не смог: власть бы такого не допустила. Но после прихода Горбачева ситуация изменилась, и митрополит наконец сказал мне «да». Помню, как он объяснял: «Вам придется много постоять, чтобы написать эту книгу. Вам предстоит посетить большое количество литургий. Надеюсь, вы выдержите. Первый час бывает труден, второй – мучителен, а на третьем Бог даст вам крылья». И действительно, я посетил десятки, может быть, сотни литургий. И все это время я думал: «Какое благословение быть частью такой Церкви! Как жаль, что мы на Западе потеряли столь значительную часть литургической традиции. Когда-то это было и нашим сокровищем, но мы его утратили». Все время сокращали, сокращали и сокращали. В итоге получили какой-то дайджест литургии. Вроде бы все самое важное в католической мессе присутствует, но при этом ухитрились поместить ее в спичечный коробок.

Кроме того, меня очень поразило богатство духовной жизни тех людей, с которыми я встречался. Они были глубоко верующими христианами и молились с такой глубиной и силой, которую я раньше никогда и нигде не видел. Я тогда размышлял: «Наверное, это потому, что эти люди окружены литургической атмосферой непередаваемой глубины, они живут в ней».

– Свою роль, – продолжает Джим, – сыграла и моя дружба со священником Алексием Фоогдом из Амстердама. Помню, в конце 1987 года, когда я завершал работу над книгой, отец Алексий позвонил мне и спросил: «Когда же вы приедете на литургию к нам в Амстердам? Вы бывали в церквях по всей России, но ни разу не приходили к нам». Я смутился и ответил: «Да, правда». А отец Алексий продолжал: «У нас запланирована служба на первой неделе января 1988 года, посвященная тысячелетию Крещения Руси. Приходите с супругой. Это не литургия, а специальная праздничная служба. Нам бы хотелось, чтобы другие верующие, а не только православные, присутствовали на ней».

Мы приехали. По-моему, это была суббота. Служба оказалась не очень интересной. Люди выступали с речами. Я слышал тысячи выступлений в своей жизни, и, говоря откровенно, они мне немного надоели. Но меня поразили прихожане церкви. Когда мы с женой шли к железнодорожному вокзалу, я предложил: «Давай придем в воскресенье и посмотрим, как здесь, в Амстердаме, проходит литургия». Мы пришли. Вначале у нас не было возможности регулярно бывать на воскресных литургиях, так как мы пели в католическом хоре в Алкмаре. Но затем мы почувствовали, что нам необходимо быть на службе каждое воскресенье. На праздник Входа Господня в Иерусалим отец Алексий совершил таинство миропомазания, и я был принят в Православную Церковь. Нэнси присоединилась к Православию на праздник Святой Троицы.

Джиму Форесту понадобилось почти 30 лет, чтобы пройти путь от первого знакомства с Православием до принятия православной веры. Конечно, это нелегкая дорога. Далеко не все протестанты и католики, симпатизирующие Православию, решаются на то, чтобы вернуться к вере первых христиан. По словам Джима Фореста, хотя большинство друзей отнеслись с симпатией к его решению, один из них, настоятель католического монастыря в США, до сих пор считает выбор Фореста «неуместным». Что, впрочем, не мешает этому настоятелю позитивно смотреть на Православную Церковь.

– Если говорить о причинах, которые, возможно, мешали мне принять Православие немного раньше, то я мог бы указать на следующие, – объясняет Джим. – Во-первых, Православная Церковь довольно фрагментирована на национальном уровне. Я часто встречал православных, которые в первую очередь были греками, русскими, болгарами, сербами. Они полагали, что быть русским или греком и не быть православным – это значит быть не настоящим русским или греком. На мой взгляд, это довольно неприглядная черта. Конечно, то же самое существует и в других конфессиях. Вы встретите поляков, которые являются католиками только потому, что они поляки. Но для Православия, на мой взгляд, это очень серьезная проблема.

Второй момент: в Православии гораздо меньше, чем в католицизме, уделяется внимания роли христианства в общественной жизни. Пожалуй, одно из немногих исключений в этом правиле – принятие Основ социальной концепции Русской Православной Церкви. В католицизме многие десятилетия велась напряженная работа над анализом социальных и общественных аспектов христианской жизни. К сожалению, Православие в этом плане способно пока предложить меньше, чем католицизм.

Впрочем, подумалось мне, когда я слушал Джима, Православная Церковь традиционно концентрировалась на вопросах мистических и сугубо духовных, уделяя меньше внимания такой теме, как Церковь и общество. Конечно, с точки зрения западного христианина, в этом есть некоторый «минус» Православия. Для того чтобы «подкорректировать» ситуацию, в Голландии было создано Православное содружество в поддержку мира, в котором Джим Форест играет не последнюю роль.

– Да, создание содружества – это попытка восстановить в памяти Церкви ту часть ее прошлого, которая сегодня пребывает в забвении, – заметил Джим. – Мы, православные, были наиболее аккуратны и точны в сохранении и толковании Нового Завета и Библии в целом. Мы сохранили литургические традиции. У нас богатая святоотеческая литература. Но почему сегодня не слышно проповедей, подобных проповедям святителя Иоанна Златоуста? Почему бы Церкви не говорить так, как она говорила раньше?

Можно в какой-то степени согласиться с Джимом, но найдутся ли смельчаки, подобные святителю Иоанну Златоусту, способные вскрывать и бичевать не только злобные пороки общества, но и власти? С другой стороны, а многие ли из нас достигли духовных высот Златоуста, чтобы брать на себя такой подвиг и нести его? В любом случае, Православие и сегодня предлагает очень много тем, кто ищет и жаждет. В разговоре со мной Джим Форест упомянул о той удивительной атмосфере исповеди, которая врезалась в его память с первых дней присоединения к Православной Церкви:

– Я чувствовал, что, в отличие от католицизма, вы находитесь не в судилище, а в семье. И то, что вы стоите перед иконой Христа, а священник находится сбоку от вас, очень много значит. Этим подчеркивается, что вы исповедуетесь Христу, а священник – свидетель вашей исповеди.

Роттердам: трудный путь созидания храма

Роттердам – это не только второй город Голландии с населением около 600 тысяч человек, но и один из крупнейших портов мира. Сюда стекаются грузы со всей планеты, здесь расположены офисы крупных компаний и ведущих банков. Здесь же, у набережной, я обнаружил памятник Петру I, возведенный, как было указано в табличке, по случаю визита премьер-министра России Виктора Черномырдина в 1997 году.

От железнодорожного вокзала до церкви святого Александра Невского путь недлинный: мне понадобилось чуть более 20 минут, чтобы его полностью преодолеть. Белоснежный храм с золотым куполом (единственный храм в русском стиле на территории Голландии!) находится на возвышении, приятно радуя глаз своей архитектурой, столь отличной от немного унылых зданий вокруг. Подойдя ко входу в церковь, я нажал на кнопку звонка. Дверь открыл протоиерей Григорий Красноцветов, настоятель церкви.

Справка. Протоиерей Григорий Красноцветов родился в 1961 году в Ярославле в семье священника. По окончании средней школы отец Григорий, после неудачной попытки поступления в Мединститут, устроился на работу на кафедру судебной медицины. Служил в армии. Позже поступил в Ленинградскую духовную семинарию. Завершил полный курс учебы в семинарии и академии в 1988 году. В том же году рукоположен в диакона, а в 1989 году – в священника. Служил в Князь-Владимирском соборе Ленинграда, преподавал в семинарии. В 1990 году решением Патриарха Пимена назначен настоятелем церкви в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница» в Роттердаме.

– Тогда обычно посылали служить за рубеж на три-четыре года, – вспоминает отец Григорий. – 5 апреля 1990 года я прибыл сюда. Матушка моя до сих пор вспоминает, как я на следующее утро выглянул в окошко и сказал, что три года я здесь не выдержу.

– Что же вас так испугало там, за окном?

– Такая вот серость. Хотя в Питере тоже бывает очень серо, но я приехал из города, где на каждом углу история и культура, где церковная жизнь начинала бить ключом. Мы, молодые священники, только что закончившие академию, получили возможность посещать больницы и тюрьмы, выступать в школах и институтах. Я тогда дома почти не появлялся: служба на приходе, преподавание в семинарии, выступления… И вот приехать сюда и оказаться в малюсенькой домовой церкви! Конечно, церковь остается церковью, где бы она ни находилась, но после Князь-Владимирского собора, после очень интересной и напряженной работы приехать и увидеть на службе максимум человек десять… Дело в том, что приход в Роттердаме практически развалился к тому времени. Здесь два года не было постоянного священника. Служил отец Антоний дю По из-под Амстердама, но ему, кроме Роттердама, приходилось еще окормлять приход в Гронингене. Вот он и служил: два воскресенья здесь, два – там. Но приехать послужить и попить чай-кофе с прихожанами после службы – этого недостаточно. Священник должен постоянно быть в гуще событий, общаться с прихожанами, быть готовым выслушать их в любой момент. В общем, когда я приехал, ситуация была очень сложная.

Справка. Православный приход в Роттердаме был основан архимандритом Дионисием (Лукиным) в 1950-е годы. В 1957 году церковь разместилась на жилом кораблике с красивым названием «Северное сияние». Затем, при поддержке Московского Патриархата, община приобрела трехэтажное здание, на первом этаже которого была устроена домовая церковь в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница». В 1959 году церковь освятили митрополит Парижский Николай (Еремин) и епископ Лондонский Антоний (Блум). Небольшое помещение площадью в 36 м2 вполне соответствовало нуждам маленького прихода. Но после развала СССР и увеличения потока эмигрантов все резко изменилось.

– После 1990 года приход вырос в несколько раз, и мы стали задыхаться в буквальном смысле этого слова, – говорит отец Григорий. – Человек 60–70 – это максимум, что вмещало помещение. Люди стояли и на лестнице, и на улице. Для хора места не было, он стоял в уголочке. Жара, духота, свечи плавятся; люди падали в обморок. Я каждый раз молил Бога, чтобы ничего страшного не произошло. Слава Богу, никаких эксцессов за эти годы не было, только один раз у нас эфиопка подожглась (они, знаете, ходят в белых марлевых накидках), но мы очень быстро потушили. Стало понятно, что нужно что-то делать.

В 1993 году отец Григорий направил письмо в Москву, в Отдел внешних церковных связей. Первоначально предполагалось продать старое здание и купить новое, тем более что умирающие протестантские и католические общины с большой охотой избавлялись от принадлежащих им храмовых комплексов.

– Но ничего подходящего мы не нашли, – говорит отец Григорий. – Это были громаднейшие комплексы, для нас совершенно не подходящие. Кроме того, их сложно содержать: колоссальные суммы уходят на отопление, электричество, страховку. В Голландии никаких послаблений на сей счет нет.

– В общем, примерно к 1996 году у нас созрела идея строительства своего храма, – продолжает батюшка. – Дело в том, что 1996 год – это начало празднования трехсотлетия посещения Голландии великим посольством Петра I и юбилея российского флота. И нам подумалось: почему бы не использовать на церковном уровне резко возросший интерес к российско-голландским отношениям? Мы начали интенсивно в этом направлении работать. И вот в 1996 году, на праздник Вознесения, наш домовой храм посетил министр иностранных дел России Козырев вместе с бургомистром Роттердама. Бургомистр после богослужения объявил, что городскими властями принято решение о выделении участка земли под строительство храма. Конечно, это был завершающий штрих, которому предшествовала кропотливая работа. Нам предлагалось на выбор двенадцать участков. Когда я приехал на то место, где сейчас находится храм, я понял, что это то, что нужно и больше нет смысла ездить и искать. Практически центр города, но в то же время не на пересечении торговых улиц. Хорошее транспортное сообщение. Участок открытый, не загороженный жилыми массивами. В общем, мы за этот участок уцепились мертвой хваткой, и когда городские власти попытались дать задний ход, то уже ничего у них не получилось.

– А с чем это было связано – с негативным отношением к Православной Церкви?

– Нет, к Церкви отношение у властей индифферентное. Но были несколько человек, которые, скорее, к России испытывали негативные чувства и, когда проект строительства уже проходил стадию согласования, всячески давали это понять. Так что мы столкнулись с противодействием, даже откровенным саботажем. Например, на определенном этапе согласования наши документы были «утеряны». Зная голландцев и их отношение к документации, я понимал, что такого просто не может быть. Нам тогда пришлось проходить всю цепочку заново. Ужасное было дело!

– Когда я говорил о выделении участка земли, – продолжил свой рассказ отец Григорий, – то имел в виду то, что землю просто зарезервировали под наш проект. А по голландским законам необходимо начать строительство в течение года с момента резервирования. Но денег у нас не было ни копейки. Мы, конечно, активно занимались поиском средств. Когда сюда приезжал Черномырдин, он привез с собой огромную делегацию, всех наших «акул капитализма». Наши добрые помощники из российского посольства и других российских организаций помогли устроить так, что на журнальном столике в гостиничном номере каждого члена делегации лежала красиво оформленная папочка с нашими обращениями, номерами счетов и т.д. Но собрать нужную сумму оказалось не так просто. Когда мы на приеме общались с олигархами, они спрашивали: «Ну, какая сумма требуется, полтора миллиона? Да завтра же мне мешок принесут!» Естественно, когда они уехали, то ни то что мешков никаких не было, даже дозвониться до них нельзя было. Передо мной словно стена выросла.

Шли годы, а участок пустовал. Роттердамские власти грозились отобрать землю. Отец Григорий обращался к церковным и светским начальникам: в Роттердам летели просительные письма из Москвы. Власти шли навстречу, резервирование продлевалось. Но в конце 1998 года мэрия твердо сказала: «Вы никогда здесь не построите, поэтому резервирование мы прекращаем».

– Больше года мы находились в подвешенном состоянии, – объясняет отец Григорий. – Я очень боялся, что участок заберет кто-нибудь другой. А потом, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло: скончались две наши прихожанки, и обе оставили наследство на строительство храма. Немалые деньги, которые позволили нам снова зарезервировать участок, начать работу по проекту, приступить к поиску подрядчиков.

Весной 2002 года был согласован проект и началось строительство. Строила храм «Балтийская строительная компания».

– На счету этой кампании более 40 построенных и установленных храмов на территории России, но Голландия стала для них первым зарубежным опытом, – говорит отец Григорий. – Из России сюда присылали монтажников, каменщиков, штукатуров. Эпопея была еще та: не так просто получить рабочие визы для 12 человек. Кроме того, им нужно жилье, питание, их нужно доставлять на место работы, им нужна спецодежда, ибо здесь есть четкие требования к технике безопасности, которые ни в коем случае нельзя было нарушать (иначе были бы аннулированы рабочие визы).

Купол (предварительно разделив его на четыре части) везли из России. Иконостас был написан в Троице-Сергиевой лавре. Александро-Невская лавра преподнесла в подарок икону святого Александра Невского с частицей его мощей, Соловецкий монастырь – икону святых Германа, Зосимы и Савватия Соловецких с частичками мощей. В церкви также есть икона святителя Луки (Войно-Ясенецкого) с частицей его гроба и икона блаженной Ксении Петербургской с частицей надгробия.

Первая служба в церкви состоялась в 2004 году, на Благовещение. На Пасху тоже служили в новом храме. Потом вернулись в домовую церковь: архиереи сказали, что если начать регулярные богослужения в храме до его освящения, то через два-три месяца никакого уже праздника не будет. Наконец 20 июня митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл торжественно освятил церковь.

Сегодня на воскресные литургии в храм святого Александра Невского приходит 100–120 человек. Помимо настоятеля, в церкви служат священник Сергий Меркс и диакон Павел Смейтс. Иногда, если позволяет здоровье, помогает иеромонах Игнатий (Локхорст), который был настоятелем роттердамского прихода с 1978 по 1988 год.

– Хочу отметить, что те 100–120 человек, которые стоят на службе, – это не количество наших прихожан, – подчеркнул отец Григорий. – Ибо в следующее воскресенье из тех, кто был в предыдущее, может прийти 20 человек, а 100 человек будут другие. Есть группа из 20–25, может, 30 человек, которые приходят каждое воскресенье. Тех, кто приходит в церковь не один раз в год, набирается 400–500 человек. В основном это наши соотечественники: русские, белорусы, украинцы, молдаване, грузины. Иногда приходят сербы и греки. Мы также принимаем в Православие двух-трех голландцев каждый год. Голландцы, принявшие Православие, – это наши верные прихожане. Они стараются ходить на все службы, они чувствуют ответственность за приход, за самих себя и стремятся играть в жизни прихода активную роль. В Православие, как мне кажется, многих из них приводит невозможность найти в традиционных здесь конфессиях (протестантизме и католицизме) то, что ищет их душа. А душа ищет теплоты. Я вижу, как люди, зашедшие к нам на службу, словно оттаивают. Они ничего не понимают, но на них действует сама атмосфера богослужения: песнопения, кадильный дым, свечи, лики святых, глядящие с икон. У людей на глазах появляются слезы. Потом они, конечно, начинают изучать книги и по догматике, и по истории Церкви, задают вопросы, потому что для голландца важен не только эмоциональный призыв, но и основа в виде знаний.

– В Голландии я смог почувствовать, что священник является тем, кем он должен быть, – пастырем, – сказал батюшка. – Пастырь – это пастух, который знает всех своих овец, и овцы знают его. В России, когда я служил, особенно в больших храмах, знаешь 10–15 человек, некий ближний круг, а остальные – просто прихожане. Здесь основную массу, может быть 100–150 человек, я знаю по именам, знаю их детей, проблемы и прочее. Здесь во многом приходская жизнь направлена на то, чтобы чувство прихода возникало не только между прихожанином и священниками, но и между самими прихожанами. Поэтому у нас и чай-кофе после каждой службы, и совместные праздники, и беседы. Все-таки Церковь – это сообщество.

В конце разговора я поинтересовался, как у настоятеля роттердамского прихода складываются взаимоотношения с православными других юрисдикций. Ведь для Запада это злободневный вопрос.

– За то время, что я здесь, у меня сложились очень хорошие отношения со священниками практически всех приходов, – ответил отец Григорий. – Мы созваниваемся, встречаемся, пьем кофе. Что касается отношений церковно-административных, то здесь, конечно, всякое бывает. Например, когда из-за церковной ситуации в Эстонии в 1996 году было на короткое время приостановлено евхаристическое общение с Константинопольским Патриархатом, то для нас это было серьезным ударом. Здесь нас, православных, не так много, и мы всегда помогаем друг другу. Мы даже заменяли их священников, когда нужно было послужить, если заболевал человек или уезжал куда-то. В России это обострение отношений, наверное, многие и не заметили, а для нас невозможность сослужения с константинопольским духовенством стала конкретной, практической проблемой.

Кроме того, осложнились отношения с Экзархатом русской традиции в Париже после того, как управляющим был избран архиепископ Гавриил (де Вильдер). Он человек довольно сложный, хотя, конечно, и с ним можно найти общий язык. Но надо все-таки стремиться к единству. Приходы Экзархата создавались в основном для тех, кто не желал принадлежать ни Московскому Патриархату, ни РПЦЗ. Думаю, что после восстановления канонического общения двух ветвей Русской Церкви существование Экзархата теряет смысл. По большому счету, теперь нет разделения на Нью-Йорк и Москву, а существует единая Русская Православная Церковь.

Распрощавшись с отцом Григорием, я долго бродил по роттердамским улицам, любуясь грандиозными офисами делового центра. По дороге, недалеко от парка, мое внимание привлекла норвежская лютеранская церковь. Двери были открыты, и я заглянул внутрь. Служительница церкви, вежливо отвечая на мои вопросы, была доброжелательна и приветлива. Но после удивительной красоты и теплоты православного храма суровая аскетика протестантской кирхи казалась какой-то безжизненной и сухой.

Амерсфорт: стремление к миссии или голландский либерализм?

Амерсфорт, что в центральной части Нидерландов, в 55 километрах к юго-востоку от Амстердама, – типичный голландский городок с аккуратными домиками, опрятными улицами и интенсивным автомобильным и велосипедным движением. Церковь во имя святого Корнилия сотника находится на широкой зеленой улице, совсем недалеко от вокзала. Здание церкви, арендуемое общиной у старокатоликов, окружено роскошными особняками, которые в большинстве своем используются под офисы.

Приход в Амерсфорте был образован в 1983 году священником Стефаном Баккером, который настоятельствует в церкви и по сей день. За это время общине пришлось одиннадцать раз менять место проведения богослужений.

– Это убийственно для прихода, – сказал мне отец Стефан. – Именно поэтому в наших планах – строительство в Амерсфорте православного храма.

Справка. Протопресвитер Стефан Баккер родился в нерелигиозной семье, но родители отдали его учиться в протестантскую школу. Православие принял в 17 лет. В 1969 году рукоположен в диакона, в 1975 году – в священника. Служил в Синт-Хуберте, Девентере и Амстердаме. Затем по благословению архиепископа Гаагского и Нидерландского Иакова (Аккердейка) организовал приход в Амерсфорте. В 1987 году отец Стефан покинул Московский Патриархат и перешел в юрисдикцию Константинополя.

– Первый раз я посетил православное богослужение в Гронингене, – рассказывает отец Стефан. – Мне не очень понравилось: кресты, кадило, люди в облачениях – слишком по-католически. Но все-таки было что-то и другое. Мне пришлась по душе сама атмосфера, особенно когда прихожане собирались вместе после службы. Люди были очень открыты. Я задавал вопросы и, что меня поразило, получал на них исчерпывающие ответы. Потом мне предложили петь в хоре. В общем, им удалось меня заинтересовать.

Почему же перешедший в Православие голландец решил принять священный сан?

– Меня об этом попросили, – просто ответил отец Стефан. – Прихожане из Амстердама хотели, чтобы я стал их священником.

В беседе со мной батюшка много говорил о голландском Православии, о том, что православная вера должна быть открыта для коренных жителей Нидерландов.

– В последние десять лет мы замечаем не очень хорошую тенденцию, – говорит он. – Мы видим, что национальные группы основывают «национальные» церкви. Появляется сербский «островок», румынский «островок», болгарский «островок», причем все они углублены в самих себя. Мы теряем существенную часть Православия, мы делаем шаг назад!

Многонациональный приход в Амерсфорте открыт для всех: новый «островок» настоятелю не нужен.Богослужения совершаются на голландском, хотя отдельные ектении отец Стефан произносит на других языках (чаще всего – на церковнославянском и арабском). Воскресные литургии посещает, как правило, 40–50 человек. Языковая особенность прихода – это не только признание того факта, что он находится в центре Голландии, но и выражение его миссионерской направленности.

– Да, я занимаюсь миссионерством, потому что Христос призывает нас благовествовать, – подчеркнул отец Стефан. – Как я это делаю? Прежде всего, вы сможете научить людей только личным примером. Поэтому мы с женой очень искренни в своей жизни. Мы учим наших прихожан быть примером в семье, на работе. Это занимает много времени, требует повторения. Но если вы хотите созидать Церковь – не здание, а тело Христово, – у вас должно быть искреннее христианство. Во-вторых, я устанавливаю контакты с протестантскими колледжами и университетами, приезжаю к ним беседовать о Православии. В-третьих, мы принимаем активное участие в религиозной жизни Амерсфорта. Мы участвуем в экуменической деятельности, являясь соучредителями регионального Совета Церквей.

– Вы полагаете, что таким образом можно донести информацию о Православии до представителей других конфессий? – интересуюсь я.

– Вполне возможно и это, но наша первостепенная задача иная. Прежде всего, мы должны следить за тем, чтобы от имени Церкви не провозглашались различные ереси. Если секта или другая Церковь делает какое-то заявление, мы следим за тем, чтобы они не говорили от имени всего христианства… Кроме того, у нас есть обширный опыт работы с исламом. Мы знаем о нем больше, чем университетские профессора. Мы многое можем объяснить, открыв людям глаза.

– Говоря об исламе, вы имеете в виду негативный опыт?

– Да, такое тоже есть. Одна из составляющих нашего миссионерства – сайт в интернете, через который все желающие могут задавать вопросы. Мусульмане тоже задают вопросы, мы на них отвечаем. Результаты заметны… Так, одно из зданий, которое мы арендовали ранее, было изрисовано животными экскрементами. Во второе стреляли… Если вы изучите ислам, вы не сможете не признать, что мусульмане – наши враги. Но Христос заповедует нам любить врагов! Как это делать? В этом вот проблема. Ибо надо любить не в теории, а на практике. Христианство – это не теория! Мусульмане приходят к нам, и мы их крестим. Мусульмане прилетают к нам из Египта, потому что тамошние христиане боятся их крестить. Совсем недавно мы крестили троих мусульман. Из Амерсфорта.

– Но ведь это может породить проблемы для них самих, осложнить их отношения с родственниками, – напираю я на столь любимую на Западе «политкорректность».

– Да, я знаю. Можно говорить даже об убийствах. Но все-таки мусульмане приходят и просят о крещении. Вы не убоитесь, если вы знаете, кто Он и что Он предлагает.

«Да, батюшка, наверное, прав», – размышляю я. И откровенен: мало кто из духовенства способен заявить, что мусульмане – это враги. Мы чаще слышим, особенно на Западе, умиротворенные рассуждения об «общности корней» и «взаимном уважении». Но взаимное уважение не должно доводить до предания основ своей веры. Понятно, что столь принципиальный взгляд на ислам вызывает жесткую реакцию со стороны отдельных его представителей. Наверное, так же реагируют на ортодоксальное христианство представители «либеральной Голландии» – феминистки, сексуальные меньшинства. Я задаю вопрос отцу Стефану. И получаю обескураживающий ответ: «У нас есть очень хороший гомосексуалист. Он поет в хоре». При этих словах батюшка сильно закашлял. Случайно?

– Церковь не против гомосексуалистов. Мы не знаем, почему они так созданы. Бог против практики.

– Но этот человек не практикует?

– Спросите его самого.

– А вы сами никогда не спрашивали?

– То, что мне известно, я знаю из исповеди.

– Да, этот человек православный, – еще раз подтвердил отец Стефан. – Он хороший, активный прихожанин. И вы найдете таких людей в приходах в Девентере, Гронингене. У нас есть покаяние, и мы должны учить людей, как себя вести. Это долгий процесс. Если вы вышвырните гомосексуалиста вон, вы сделаете большую ошибку… Вы спрашивали о феминистках. У нас есть очень активные православные феминистки. Да и вообще, нам следует серьезно задуматься о роли женщин в Церкви. Полагаю, что должна быть создана комиссия из опытных епископов, которой следует принять определенное решение. Я не знаю, в каком направлении пойдет их работа, но уверен в том, что им необходимо ответить на многие вопросы. Мы – живая Церковь, а не музей.

Я застываю в раздумье. Что это: искреннее стремление к христианской миссии, как ее понимает отец Стефан, или неискоренимое влияние голландского либерализма? Когда, уже в конце встречи, батюшка поведал мне, что он дважды обращался к Константинопольскому Патриарху Варфоломею с просьбой рассмотреть вопрос «о возвращении» (именно так!) к женатому епископату, я подумал, что батюшка, пожалуй, либерал, причем сознательный. И напоминает советских обновленцев.

– Христианство в Европе не умирает, – убежден отец Стефан. – Настало время для нас стать святыми и жить жизнью святых. Вы увидите, что люди будут обращаться к вере; пусть медленно, но будут. Заповедь «Не убий» – это не приказ, это предсказание: «Придет время, и вы не будете больше убивать». В Западной Европе уже третье поколение не знает, что такое война. А ведь незадолго до этого мы убивали друг друга каждые десять лет. Да, мы экспортируем войны, но все-таки ситуация улучшается.

«Ну вот! И чем же это лучше?» – подумалось мне. Раньше убивали друг друга, а сейчас «помогают» убивать другим. Какая-то путаница выходит.

– И вообще, подобно тому, как я надеюсь, что все мусульмане станут умеренными (чем больше, тем лучше!), я надеюсь и молюсь о том, чтобы христиане стали фанатиками. Фанатиками в любви. Как-то я крестил взрослого человека и сказал ему: «Джон, я надеюсь, что это пустое место на стене предназначено для иконы. Твоей иконы». Мы призваны к святости. Именно ради этого я работаю и живу!

Я покинул отца Стефана со смешанными чувствами. Меня подкупала искренность его миссионерского рвения и желания гореть в добром «фанатизме» христианской любви, но на душе «скреблись кошки»: «православный» феминизм, женатый епископат… «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные», – писал апостол Павел. Но где кончается разномыслие и начинается ересь?

Впрочем, я был благодарен отцу Стефану за то, что он прямо и откровенно говорил то, что думал, не лицемеря и не изворачиваясь.

Астен: островок спокойствия на голландской земле

Сегодня Нидерланды озаряет благословение трех православных монастырей. Самый старый из них – в Гааге, был основан в 1954 году. В монастыре подвизаются три монахини. Во втором, в провинции Фрисландия (к слову, ее жители говорят на особом, фризском языке), пока есть только настоятель – иеромонах Евсевий. Монастырь в Астене самый крупный: здесь живет семь сестер под чутким попечением коренной голландки игуменьи Марии.

Хотя в Нидерландах прекрасно работает общественный транспорт, добраться до монастыря непросто: даже в такой маленькой стране есть свои «заброшенные» уголки. Из Эйндховена я доехал на поезде до станции Дюрн, а оттуда меня забрала монастырская машина. Около получаса мы петляли по деревенским дорогам (правда, отличного качества) и наконец прибыли к красивой, утопающей в зелени усадьбе. Монастырская гостиница оказалась аккуратным, чисто прибранным домиком – конечно, со всеми удобствами, в том числе с горячей водой. На трапезе паломников и гостей усаживали вместе с монахинями: никакого разделения, еда у всех одинаковая. Постная, но вкусная, с обилием овощей и фруктов. В гостинице к услугам паломников небольшая кухня – с самоваром, чаем, кофе, вареньем и сладостями: с голоду точно не пропадешь.

Но на утренней службе, начинающейся здесь в 5 часов, было тяжеловато. Служили сами монахини, без священника (мирским чином), и почти вся служба велась на голландском языке. Мое сознание, уже привыкшее к богослужениям на английском, греческом и отчасти французском, почти не воспринимало звучание богослужебных текстов по-голландски. Я запутался в ходе службы, потерял ее нить, меня стало клонить ко сну. Хотя все было чинно и благоговейно, но без реалистичного понимания того, что читается и поется, я чувствовал явный дискомфорт.

– Да, основной язык богослужений – голландский, – подтвердила в разговоре со мной игуменья Мария. – Мы ведь в Голландии. Иногда мы используем английский, если та или иная часть службы не переведена на нидерландский. На английский переведено практически все. Литургия служится три раза в неделю отцом Матфеем (Арнольдом), окормляющим наш монастырь.

Справка. Игуменья Мария родилась в Гааге в 1944 году. В 18 лет приняла крещение в Православной Церкви. В 21 год поступила в Гаагский монастырь, где провела семь лет. Затем матушка жила в монастырях в Сербии (два года) и Греции (одиннадцать лет). В 1986 году вернулась в Нидерланды. В 1988 году благотворители приобрели для матушки фермерскую усадьбу в Астене, куда она смогла переехать в январе 1989 года. Именно этот год считается официальной датой основания монастыря в честь Рождества Пресвятой Богородицы.

– Хотя я росла в неверующей семье, интерес к религии у меня появился еще в детские годы, отчасти потому, что я училась в протестантской школе, – рассказывает игуменья Мария. – Я молила Бога о том, чтобы Он показал мне истинный путь. Ведь священник любой конфессии – католической, протестантской, православной – будет утверждать, что именно его вера самая лучшая. Поэтому я молилась о том, чтобы Господь подал мне особый знак. Бог указал мне на Православную Церковь. Уже в 15 лет я знала, что приму Православие, как только это будет возможно. Но крестилась я в 18: в этом возрасте вы достаточно самостоятельны, чтобы делать личный религиозный выбор. А это тем более важно, когда родители против.

– Уже с 16–17 лет я размышляла о монашестве, – продолжает матушка. – Но в монастырь пришла в 21 год: в этом возрасте вы вольны распоряжаться своей жизнью. Мне не хотелось обижать родителей. Не могу сказать, что они одобряли мой выбор, хотя, как люди свободомыслящие, вполне соглашались с тем, что каждый вправе выбирать то, что ему хочется.

Матушка поселилась в монастыре в Гааге. Тогда это была единственная православная обитель во всей Голландии. Но, прожив в Гааге несколько лет, молодая послушница осознала, что оставаться там до конца жизни – не ее призвание. Свою роль сыграло и то, что монастырь, расположенный в центре города, был совмещен с приходом, а насельницы трудились на светских работах.

– Для меня это было не совсем приемлемо, – говорит игуменья. – Все-таки я считала, что монахине лучше не выходить в мир. Раньше я часто посещала Леснинский монастырь во Франции и замечала немалую разницу между ним и Гаагским монастырем. Мне хотелось изучить монашескую традицию в православной стране. Россия тогда была закрыта. Мне удалось, хотя и с большим трудом, попасть в Сербию.

Через пару лет, в 1975 году, матушка переехала в Грецию, где решила остаться навсегда. Но ее судьба сложилась по-другому. Исполнились пророческие слова святого Иустина (Поповича), возвестившего ей в Сербии о грядущем возвращении в родные края. Знакомые из Голландии стали убеждать монахиню приехать обратно, чтобы основать новую православную обитель. После долгих размышлений, получив благословение духовника, игуменьи и епископа, матушка Мария вернулась в Нидерланды. «Поезжайте к себе на родину и основывайте там монастырь», –напутствовали ее в Греции.

– Вначале я жила в этом большом доме в Астене одна, – рассказывает матушка. – Каждые две недели сюда приезжал священник служить литургию. Потом стали приезжать гости. Наконец с 1993 года монастырь начал пополняться послушницами и монахинями самых разных национальностей. Сейчас в монастыре восемь насельниц: три голландки, а также гречанка, американка, шведка, киприотка-испанка и киприотка-англичанка.

То, что в монастыре живут три коренные голландки (включая саму настоятельницу) – это по-своему примечательно. И даже чудесно. Ведь принятие монашества – это нонсенс для подавляющего большинства голландцев. Характерно, что во многих католических монастырях уже лет двадцать нет новых послушников. Обители умирают одна за другой.

– В Нидерландах монашеская жизнь воспринимается как явление далекого прошлого, – с горечью сказала матушка.

Сейчас Астенский монастырь живет довольно спокойной и размеренной жизнью. Монахини работают на огороде, следят за птицей, шьют одежду. Для того чтобы получать хотя бы небольшой доход (нужно платить за воду, отопление и электричество), сестры делают свечи (около 20 тысяч штук в год), пишут иконы, подготавливают к печати книги. Конечно, в обитель поступают и добровольные пожертвования.

– В общем, мы справляемся. Хотя в Голландии все очень дорого, – заметила матушка.

Пять лет назад в монастырь вихрем ворвалось событие, немного нарушившее его размеренную жизнь. Имя игуменьи Марии было тогда на устах многих, и даже далеких от Церкви людей. «Монахиня в тюрьме!» – спешили разнести «горячую» новость газеты. Что же произошло? Страну захлестнул птичий грипп; десятки тысяч кур, используемых для промышленного откорма, были уничтожены. Правительственные инспекторы забирали птицу из частных владений. Добрались они и до Астена. Приехав в обитель, чиновники потребовали, чтобы на следующее утро вся «живность» была помещена в специальные клетки. Для вывоза и уничтожения.

Но игуменья была твердо убеждена, что эпидемия (к тому времени почти прекратившаяся) обошла монастырь стороной. Куры, по наблюдениям сестер, оставались здоровыми, не проявляя ни малейших признаков болезни. Да и пострадавшие районы находились от обители довольно далеко. Поэтому на требования чиновников матушка Мария ответила отказом. Кур спрятали. Инспекторы уехали ни с чем, а игуменью препроводили в тюрьму, где ей учинили продолжительный допрос. И хотя с тех пор прошло много лет, я не преминул коснуться этой темы в разговоре с матушкой.

– Главное в этой истории – это не столько куры (мы все-таки не едим мяса), сколько этические моменты, – заметила игуменья Мария. – К сожалению, деньги в этой стране стали важнее нравственности. Да, мы можем сказать: «Хорошо, пусть они убивают животных», но ведь то же самое может произойти с людьми! Давайте отнимем жизнь у больного ребенка: он так дорого обходится обществу! Вот в чем опасность.

Впрочем, в Голландии, подумалось мне, уже отнимают жизнь у больных людей – под благовидным предлогом прекращения их страданий. Эвтаназию никто запрещать не собирается, о возвращении к более консервативному (и христиански ориентированному) законодательству речи нет. Не пойдет ли государство и далее, пытаясь навязать Церкви свое понимание морали? Я поинтересовался мнением игуменьи на сей счет.

– В принципе, такая опасность существует. И для того чтобы государство не могло навязать свою волю Церкви, должно быть четкое разделение. Сейчас в Голландии Церковь полностью отделена от государства. Лично меня такая ситуация устраивает, – заметила матушка.

Действительно, в голландских условиях «спайка» Церкви с государством могла бы причинить Церкви заметный ущерб. К счастью, этого нет. Правительство не дает православным ни цента, но зато и не требует благословения однополых «браков». По крайней мере, пока.

Побеседовав с матушкой и осмотрев обитель, я успел немного поговорить с гостившим здесь архимандритом Мелетием (Веббером) – коренным британцем, принявшим Православие более 35 лет назад. Отец Мелетий, приехавший в Голландию в 2005 году (для работы над новыми книгами), служил в амстердамском приходе. Свободно владея голландским языком, британец органично вписался в жизнь голландского Православия. Но, увы, только на короткий срок. Недавно батюшка был назначен настоятелем монастыря святого Иоанна Шанхайского в Калифорнии (США).

На следующий день игуменья Мария, виртуозно и даже мастерски управляя автомобилем (впрочем, для Запада это обыденность), отвезла меня на станцию Веерт. Я вновь возвращался к шуму и суете голландской жизни.

– Приезжайте к нам, – сказала она на прощанье. – Будете в тишине и спокойствии работать над вашими материалами.

Поблагодарив матушку за гостеприимство, я отправился в дальнейший путь.

Скорый поезд помчал меня на юг. Я снова ехал в провинциальный Маастрихт, так красиво расположившийся на берегах величественной реки Маас у бельгийской границы. «Ах, как этому городу не хватает созидательности, душевности и открытости отцов Сергия и Григория, молитвенности игуменьи Марии да и, пожалуй, миссионерского духа отца Стефана», – подумалось мне, когда я вновь ступил на маастрихтскую землю.

05 / 09 / 2008

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/080903145833.htm
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/080904115100.htm
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/080905112326.htm